Танатологические мотивы в художественной литературе. Введение в литературоведческую танатологию

Здесь нельзя не задуматься о сложном вопросе существования «нейтрального» изображения смерти. «Нулевая степень» эстетического чувства по отношению к танатологическим мотивам возможна, во-первых, при минимальном выражении этих мотивов. К примеру, в начале рассказа Ф. Сологуба «Свет и тени» сообщается:

Евгения Степановна вдовела уже девять лет [Сологуб 2000, I: 367].

Определенная танатологическая ситуация находится за пределами текста и влияет на семантику произведения, но не на эстетическую репрезентацию мотивов смерти мужа и ее восприятия в семье. Примечательно, что в рассказах Ф. Сологуба (как, впрочем, и у других писателей) часто встречается подобное начало текста («Улыбка», «Белая мама», «Земле земное» и др.). По всей видимости, оно имеет архетипическую функцию обозначения смены поколений, а в модернистских произведениях подчеркивает трагическое одиночество человека, сталкивающегося с экзистенциальными проблемами. Во-вторых, снижение эстетического напряжения наблюдается при изображении танатологических ситуаций на войне, большого количества смертей, особенно в античном и средневековом эпосе, например в повествовании об избиении женихов в «Одиссее» Гомера или о заключительном сражении между гуннами и бургундами в «Песне о Нибелунгах».

С учетом «нейтрального» модуса художественности эстетическое / художественное будет «равнопротяженно» [Тюпа 2001а: 38] даже таким большим произведениям, как роман. К примеру, в романе М. Шолохова «Поднятая целина» мы найдем и героическое (рассказ о смерти Михаила Пояркова), и трагическое (история о самоубийстве жены Разметнова), и комическое (эпизоды с дедом Щукарем), а скрепляют их «нейтральные» сюжетные ситуации (заговор Половцева, споры о коллективизации и т. д.) с немаркированной эмоциональностью.

Примечательно, что развитие содержания и сюжета произведения в этом случае может не совпадать с развитием эстетической реакции автора-читателя: заговор Половцева является одним из ключевых эпизодов с точки зрения идеи и композиции «Поднятой целины», но не может быть четко классифицирован эстетически, что еще раз подчеркивает различие между семантикой и прагматикой знаков и знаковых систем. Вместе с тем кульминационные моменты романа М. Шолохова (процесс коллективизации, гибель Давыдова и Нагульнова) проникнуты и трагизмом, и драматизмом, и героикой; следовательно, автор на большом пространстве текста «распределяет» силу эстетического чувства, создает «эстетическую аритмию», чтобы модусы художественности оказывали влияние на читателя на конкретных участках нарратива, обычно кульминационных или определяющих с точки зрения понимания смысла произведения. Излишне повторять, какую важную роль в этом процессе играют танатологические мотивы, располагающиеся именно в точках наивысшего эстетического напряжения.

Большинство эстетических категорий, способных репрезентироваться в отдельных кратких текстах или фрагментарно, разделяются на два класса явлений – возвышенных (высоких) и низменных (низких). В этой оппозиции уже оба члена маркированы и обладают определенной спецификой. Однако возвышенное лучше изучено, чем низменное. На то были свои причины.

Во-первых, изначально большая часть литературы, да и искусства в целом, воспринималось как сфера возвышенного, будь то произведения на мифологические или исторические сюжеты, эпические песни, трагедии и пр. Это было связано с сакральным характером поэзии («Все, что священно или высокоторжественно, говорится стихами» [Хейзинга 1997: 199]), с высоким мастерством тех, чьи творения оставались в веках. Союз литературы и религии, акцентируемый, кстати, с обеих сторон как в теоцентрическом, так и в антропоцентрическом мировоззрении, привел к тому, что бытийное, прежде всего серьезное, стало считаться сакральным, а бытовое, прежде всего смеховое, – профанным (о сакральном (священном) и профанном (мирском) как «двух образах бытия в мире» см. [Элиаде 1994: 19–20]).

Во-вторых, противостояние возвышенного и низменного наблюдалось на протяжении всей истории литературы и связано с социальной стратификацией и разделением культуры в целом на элитарную и народную, а в XX в. еще и на элитарную и массовую[119]. Возвышенное – продукт элитарной культуры (не случайно она называется оценочным словом «высокая»), предназначенной для людей с высоким уровнем художественного вкуса[120]. Несмотря на то что понятие вкуса как «субъективной способности человека к эстетическому восприятию и оценке явлений и предметов» [Литературная энциклопедия 2001: стб. 126] появилось лишь в Новое время, в XVII–XVIII вв., творческие соревнования древности и сохранившиеся шедевры позволяют считать эту способность человека его неотъемлемым свойством, проявляющимся в той или иной степени (от «хорошего вкуса» до «безвкусия»).