Танатологические мотивы в художественной литературе. Введение в литературоведческую танатологию

В модернизме была «реанимирована» античная тема рока, судьбы, неизвестной силы, неизбежно приводящей человека к смерти. Ее легко заметить в символистских драмах М. Метерлинка («Смерть Тентажиля», «Слепые», «Там, внутри»), в экспрессионистских новеллах и романах Ф. Кафки («Приговор», «В исправительной колонии», «Процесс»), в произведениях Л. Андреева («Жизнь Человека», «Он»), «Господине из Сан-Франциско» И. Бунина, «Реке времен» Б. Зайцева и т. д. В этих текстах интерес вызывает не только поведение человека перед смертью, но и его танатологическая рефлексия, выходящая за рамки быта на уровень бытия. Противоречие иррациональной силы и рационального мышления – один из основных трагических / драматических конфликтов в модернистской литературе.

Необходимость ставить себя перед этим конфликтом, несмотря на его неразрешимость, была декларирована экзистенциалистами как краеугольный камень их концепции. Неготовность человека к танатологической рефлексии может привести его к непониманию ценности жизни, как своей, так и чужой, к отстраненности от проблемы смерти, в итоге – к оправданию войны и массового уничтожения.

В качестве примера укажем на повесть А. Камю «Посторонний». У главного персонажа умирает мать, он хоронит ее, на следующий день заводит любовницу, едет с друзьями на пляж, после ссоры с арабами убивает одного из них и ожидает казни в тюрьме. Ключевой мотив в произведении – равнодушие Мерсо по отношению к смерти и жизни, которое не позволяет использовать трагический / драматический модус для репрезентации его рефлексии и поведения.

Нивелирование трагического / драматического модуса, даже при изображении танатологических мотивов, – один из возможных приемов литературы второй половины ХХ в., в том числе постмодернистской. Это была своеобразная реакция на катаклизмы эпохи, прежде всего Вторую мировую войну, и ядерную угрозу. Равнодушие персонажей к смерти, привычка к ней призваны были вызвать обратное чувство у читателя – чувство протеста. Кроме того, из литературы все чаще и все сильнее стал самоустраняться автор, а вместе с ним и его эмоционально-волевые реакции: тексты стали приближаться к «нулевой степени» эстетического напряжения. Такая безоценочная репрезентация танатологических мотивов наблюдается, например, в романе Г. Гарсия Маркеса «Сто лет одиночества», рассказе Х. Л. Борхеса «Сад расходящихся тропок». Танатологические элементы превращаются в элемент игры, основанной на мифологической или философской концепции авторского / скрипторского мировоззрения.

В современной полистиличной литературе существуют, конечно, и другие взгляды на трагическое / драматическое. Его возникновение может зависеть от точки зрения персонажа: так, в романе У. Голдинга «Повелитель мух» отличаются взгляды на происходящее (на гибель Саймона, Хрюши) Ральфа и Джека и их сторонников. Модернистская трактовка трагического / драматического как основного модуса художественности присуща многим произведениям Л. Улицкой, наполненным танатологическими мотивами («Медея и ее дети», «Даниэль Штайн, переводчик»).

Таким образом, трагическая / драматическая репрезентация танатологических мотивов несколько трансформировалась в ходе развития литературы в зависимости от внутренних, собственно эстетических, и внешних, социально-исторических, факторов: введения новых тем и образов, распространения новых общественных концепций, противостояния между художественными системами. Продуктивность и частотность употребления трагического / драматического относительно проблемы смерти обусловлена его природой: гибель человека (персонажа) разрешает любое противоречие (конфликт), а если при этом она вызывает сострадание как «достойная», то, как правило, оказывается в сфере возвышенного.

3.4. Танатологические мотивы и низменное

В противовес возвышенному модусу художественности выделим группу эстетических свойств, объединенных условным термином «низменное» («низкое»). Интересно, что Ю. Борев, признавая сложность отношений (иерархических, родовидовых) между возвышенным и прекрасным, низменное и безобразное сопоставляет однозначно: «Низменное – крайняя степень безобразного, чрезвычайно негативная ценность» [Борев 1988: 95]. Современное восприятие этого термина явно окрашено в этические тона: «подлый», «бесчестный», «грубый», «животный» [Ожегов 1994: 409].