Танатологические мотивы в художественной литературе. Введение в литературоведческую танатологию

Модус восприятия и изображения казни зависел и от ее вида. Очевидно, что разрывание конями в историко-культурном контексте «Песни о Роланде» считалось адекватным мере преступлений Ганелона. Известно также о низменном характере повешения и четвертования, об использовании отсечения головы для благородных людей. Вид казни соответствовал стратификации общества, которая влияла и на отношение к противнику на войне: гибель рыцаря от руки простолюдина или мужчины от женщины считалась позорной, низменной, низкой. К примеру, в «Песне о Нибелунгах» Этцель сокрушается о гибели Гунтера и Хагена от женской руки и поэтому не препятствует убийству Кримхильды, нарушившей клятву [Песнь о Нибелунгах 1972: 273–274].

Итак, сфера низменного / низкого может зависеть от социокультурной стратификации. Ведь исторически эти понятия (как, например, и близкое им понятие «подлое» – ср. «подлые люди» как определенный тип социальных низов в России XVIII в.) имели несколько другое значение. Как отмечалось выше (3.3), в истории культуры и литературы «низменное» подразумевало под собой отнесенность явления к определенной сфере, связанной с народной, а затем массовой культурой, низкими жанрами в классицистической эстетике и пр. Таким образом, низменное / низкое может обозначать этическую и эстетическую сущность некоторых явлений, поданную с позиции элитарной (высокой) культуры и противоположную идеальным ценностям этой культуры. В противовес возвышенному (бытийному, величественному, сакральному, значительному, значимому, «сильному», безграничному и т. д.), низменное / низкое определим как бытовое, повседневное, ничтожное, профанное, незначительное, незначимое, «слабое», ограниченное и т. д. Отнесем к данному кругу понятий и такое достаточно хорошо изученное эстетическое явление, как комическое, включающее в себя собственно комизм, сатиру, иронию и юмор; симметрично связи возвышенного и прекрасного пересекаются друг с другом низменное и безобразное. Развитие литературы, литературной критики и литературоведения привело к тому, что сегодня эти явления считаются не менее достойными изучения, чем им противоположные, и представляют собой определенные общекультурные и авторские маркеры.

Посмотрим, как различные аспекты низменного / низкого совмещаются с литературной танатологией.

Низменное как бытовое и повседневное обычно реалистично. Борьба романтики и реалистичности, таким образом, не замкнута в рамках противостояния романтизма и реализма в течение одного-двух веков, но предстает в виде постоянного столкновения противоположных друг другу модусов художественности (романтики и реалистичности) и вписывается в оппозицию возвышенного и низменного. Идеалистические воззрения элитарных писателей всегда были непонятны большинству, опирающемуся на практицизм и прагматизм. Демократизация литературы и культуры в целом происходила вместе с нарастанием реалистических тенденций в искусстве. Бытовые народные сказки, в которых часто вообще отсутствовали фантастические элементы (русские сказки о Шише), бюргерские побасенки (фаблио и шванк), комедии и эпиграммы были первыми жанрами, где проявилось внимание к повседневности и бытовым деталям. Реалистическая проза XIX в. (русская «натуральная школа» с ее «физиологическими» очерками и критический реализм в целом) закрепила этот интерес, постепенно лишив его эпатажных коннотаций (очевидно, актуальных для классицистов, сентименталистов и романтиков), но одновременно подготовила почву для радикализации «бытописательства» в натурализме. В произведениях Г. Флобера, Э. Золя и др. на первый план вышло максимально точное воспроизведение действительности и человека, повседневность «без купюр», очищенная от поэтизации, зачастую низменная в прямом, этическом, значении этого слова и вновь осознаваемая как эпатаж (не случайно Г. Флобера за роман «Госпожа Бовари» обвинили в оскорблении общественной морали). Модернисты (символисты, импрессионисты, акмеисты, имажинисты, школа «нового романа») пытались придать этой среде бытийный характер, создав концепцию вещизма (шозизма), предполагая существование тайного мира за явленными нам вещами. Однако натурализм оказался в ХХ в. одной из самых востребованных эстетических парадигм, так как стал оружием против ангажированной возвышенности литературы тоталитарного общества, а впоследствии – постмодернистским приемом («жестокий» реализм Л. Петрушевской). Эти примеры еще раз доказывают наш тезис о том, что реалистичное (в данном случае и натуралистичное) можно представить как модус художественности, противоположный романтическому не только в значении ирреального, но и возвышенного (см. 3.2–3.3).