– Знаете вы про дело нашего полка на Шахе? Шли мы на деревню без разведок, без артиллерийской подготовки. Господин полковник, Дениска наш, вбил себе в голову, что деревня пустая стоит. Проезжий казачишка пьяный, видите ли, сказал, – как не поверить? И шли мы в атаку с незаряженными ружьями. Офицеры верхом… Япошки подпустили нас да сразу и ахнули, – из ружей, из пулеметов. (…) У корпусного в реляции это вышло так великолепно: «При атаке легло восемьсот человек»… И Дениска получил золотое оружие!.. А командир Ромодановского полка – умница, дель ный – почти без потерь взял три укрепленных деревни, – корпусный не подал ему руки! «Отчего у вас так мало потерь? Вы – трус! Вот слесарцы восемьсот человек потеряли!..» [Вересаев 1913, IV: 51]
Неоправданность людских потерь и поведение военачальников вызывает у солдат и младший офицеров горькую иронию, сарказм. Он находит отражение и в сочиненной на японской войне песне:
Подобное отношение к войне, где на первый план выходит не героическое, а трагическое / драматическое и саркастическое, отвечает замыслу рассказов В. Вересаева, равно как и общественной реакции на русско-японский конфликт 1904–1905 гг. Война лишается своего возвышенного статуса, чему способствует реалистический, деидеологизированный взгляд автора на описываемые им события.
Вместе с тем высмеивание негативных ценностей лишь одно из проявлений комического. Совсем другой характер имеет
Юмористические танатологические ситуации встречаются в баснях И. Крылова. В них довольно много анималистических смертей («Волк и Ягненок», «Мор зверей», «Волк на псарне» и пр.), имеющих аллегорическое значение. Маска животного позволяет не только иносказательно высмеять какие-то черты, поступки их человеческих прототипов или недостатки общества (и тогда юмор граничит с сатирой), но и смягчает танатологическое напряжение в тексте, которое препятствует возникновению непринужденного смеха.
Мотив смерти человека встречается лишь в нескольких баснях И. Крылова. Например, вот как гибнет Троеженец в одноименном тексте: