Танатологические мотивы в художественной литературе. Введение в литературоведческую танатологию

Какой-то греховодник
Женился от живой жены еще на двух.
Лишь до Царя о том донесся слух
(А Царь был строг и не охотник
Таким соблазнам потакать),
Он Многоженца вмиг велел под суд отдать
И выдумать ему такое наказанье,
Чтоб в страх привесть народ
И покуситься бы никто не мог вперед
На столь большое злодеянье:
«А коль увижу-де, что казнь ему мала,
Повешу тут же всех судей вокруг стола»
Судьям худые шутки:
В холодный пот кидает их боязнь.
Судьи толкуют трои сутки,
Какую б выдумать преступнику им казнь.
Их есть и тысячи; но опытами знают,
Что все они людей от зла не отучают.
Однако ж, наконец, их надоумил бог.
Преступник призван в суд для объявленья
Судейского решенья,
Которым, с общего сужденья,
Приговорили: жен отдать ему всех трех.
Народ суду такому изумился
И ждал, что Царь велит повесить всех судей;
Но не прошло четырех дней,
Как Троеженец удавился;
И этот приговор такой наделал страх,
Что с той поры на трех женах
Никто в том царстве не женился.

[Крылов 1984, II: 478–479]

Отметим здесь существование двух танатологических ситуаций, одна из которых должна отменить другую. Царь обещает повесить судей, если они не придумают адекватное суровое наказание для преступника, притом что поступок подсудимого нанес вред лишь общественной морали, но не жизни человека. С другой стороны, решение судей, внешне бессмысленное и мягкое, приводит к самоубийству Троеженца. Примечательна лексика, которая используется для описания суицида: «Троеженец удавился». В юмористическом произведении лексические конструкции имеют особое значение для создания комического модуса: они не должны нести в себе трагические или драматические оттенки, но лишь коннотативные смыслы, отсылающие нас к традиции анекдотического рассказывания.

В басне И. Крылова «Похороны» материалом для юмористического повествования является танатологическая ситуация погребального обряда:

В Египте в старину велось обыкновенье,
Когда кого хотят пышнее хоронить,
Наемных плакальщиц пускать за гробом выть.
Вот, некогда, на знатном погребенье,
Толпа сих плакальщиц, поднявши вой,
Покойника от жизни скоротечной
В дом провожала вечной
На упокой.
Тут странник, думая, что в горести сердечной
То рвется вся покойника родня,
«Скажите», говорит: «не рады ли б вы были,
Когда б его вам воскресили?
Я Маг; на это есть возможность у меня:
Мы заклинания с собой такие носим –
Покойник оживет сейчас». –
«Отец! – вскричали все, – обрадуй бедных нас!
Одной лишь милости притом мы просим,
Чтоб суток через пять
Он умер бы опять.
В живом в нем не было здесь проку никакова,
Да вряд ли будет и вперед;
А как умрет,
То выть по нем наймут нас, верно, снова»
–
Есть много богачей, которых смерть одна
К чему-нибудь годна.

[Крылов 1984, II: 593]

В древнеегипетской тафологической традиции И. Крылов обнаруживает юмористическую ситуацию, связанную с социальной ролью плакальщиц. В тексте возникает наблюдаемое Магом несоответтвие между скорбью участниц церемонии и ее реальной подоплекой. Смерть для плакальщиц – часть их профессии, приносящей доход, прямо пропорциональный количеству похорон. Сентенция в конце басни выглядит несколько искусственной: И. Крылов разворачивает юмористический случай в сатирическую плоскость, рассуждая о смысле жизни многих «богачей».