Танатологические мотивы в художественной литературе. Введение в литературоведческую танатологию

Едва ли б жители той горестной земли
В несчастиях своих утешиться могли,
Когда б сказали им: вы гибнете недаром:
Для блага общего ваш кров объят пожаром;
Там будет город вновь, где рухнул ваш приют;
Народы новые над пеплом возрастут;
Чтоб север богател, вы муки претерпели;
Все ваши бедствия высокой служат цели;
Равно печется Бог о вас и о червях,
Что будут пожирать ваш бездыханный прах.
Как ужаснула бы несчастных речь такая!
Умолкните, к скорбям обид не прибавляя.

[Вольтер 1989: 229][137]

В философской повести «Кандид» демонстрируются различные реакции на Лиссабонскую катастрофу, но не сочувствие жителям города:

Море в порту, кипя, поднимается и разбивает корабли, стоявшие на якоре; вихри огня и пепла бушуют на улицах и площадях; дома рушатся; крыши падают наземь, стены рассыпаются в прах. Тридцать тысяч жителей обоего пола и всех возрастов погибли под развалинами. Матрос говорил, посвистывая и ругаясь:

– Здесь будет чем поживиться.

– Хотел бы я знать достаточную причину этого явления, – говорил Панглос.

– Наступил конец света! – восклицал Кандид [Там же: 306][138]

Матрос цинично ищет деньги, напивается пьяным и «покупает благосклонность первой попавшейся девицы, встретившейся ему между разрушенных домов, среди умирающих и мертвых»; Панглос предполагает, что причиной землетрясения является «серная залежь», не обращая внимания на раненого Кандида, просящего о помощи [Там же].

Повесть Вольтера наполнена абсурдными нелепыми смертями в раблезианском духе: анабаптист Яков погибает, пока Панглос доказывает Кандиду справедливость такого исхода [Там же: 305–306]; английского адмирала расстреливают, так как он «подошел к врагу недостаточно близко» [Там же: 355]. Еще больше в произведении рассказов о чудесном избавлении от гибели: Кунигунда оказывается не обесчещенной и без «вспоротого живота» [Вольтер 1989: 310]; ее брат выживает, после того как Кандид протыкает его шпагой; Панглос минует смерти от повешения и сожжения [Там же: 370]. Сарказм в танатологических ситуациях в вольтеровском тексте касается прежде всего равнодушного отношения к череде смертей большинства персонажей, а также непоколебимой веры Панглоса в предустановленную гармонию мира вопреки всем его страданиям.

Сплав сатиры, иронии и сарказма наблюдается и в сказках М. Салтыкова-Щедрина. В «Самоотверженном зайце» высмеивается покорность и благородство в «танатологической ситуации». Главный персонаж по требованию волка смиренно дожидается своей участи, а затем в такую же западню попадает и брат его невесты. Волк аллегорически представляет в сказке власть, пользующуюся покорностью слабых, свободно дающую обещания и так же свободно их не выполняющую. Данный текст вписывается в концепцию М. Салтыкова-Щедрина о смиренности русского народа, которую можно наблюдать и в других сказках («Орел-меценат»), и в «Истории одного города» и т. д.

Саркастическое у Вольтера и М. Салтыкова-Щедрина – модус художественности, избранный для аллегорического произведения в целом. Гораздо реже танатологические мотивы репрезентируются подобным образом во фрагментах реалистических текстов. Такие примеры можно найти в произведениях о войне, связанных с разочарованием в целесообразности боевых действий, способе их ведения. В одном из рассказов о японской войне В. Вересаева – «В мышеловке» – повествуется о сражении на Шахе: