Танатологические мотивы в художественной литературе. Введение в литературоведческую танатологию

Танатологическая ситуация похорон лежит в основе и некоторых рассказов А. Чехова[139]. В двух текстах писателя – «В почтовом отделении» и «Дипломат» – повествование начинается с констатации кончины жены одного из персонажей. Юмористически описывается вновь не акт смерти женщины, но поминки и сообщение трагического известия мужу.

«В почтовом отделении» с самого начала настраивает на комический лад, несмотря на предмет повествования:

Хоронили мы как-то на днях молоденькую жену нашего старого почтмейстера Сладкоперцева. Закопавши красавицу, мы, по обычаю дедов и отцов, отправились в почтовой отделение «помянуть» [Чехов 1954, II: 208].

Танатологическое событие подается здесь как нечто будничное, повседневное. Нарратор не придает значения хронологической точности, важной для близких умершего («как-то на днях»), дискредитирует похоронный ритуал иронией («закопавши красавицу»), выставляя на первый план обычай поминовения. Старик-вдовец горько плачет, когда подают блины, поскольку они «такие же румяненькие, как и покойница» [Там же]. Суть же анекдотического случая составляет рассказ хозяина о верности жены, которую он охранял особым способом: распуская слух о ее связи с полицеймейстером. На поминках, и так лишенных скорбного настроения, воцаряется чувство обиды и досады: «Мы сидели и молчали, и нам было обидно и совестно, что нас так хитро провел этот толстый, красноносый старик» [Там же: 209]. Заключительная фраза дьякона: «Ну, бог даст, в другой раз женишься!» – наполняется неоднозначными смыслами и выглядит как обещание не допускать больше ошибок в отношении молодых жен стариков.

В сценке «Дипломат» первое предложение связано со смертью, но его трагическое напряжение вновь снимается с помощью лексических средств: «Жена титулярного советника Анна Львовна Кувалдина испустила дух» [Там же, III: 257]. Основная забота родственников и знакомых – известить о случившемся ее мужа, и эта деликатная миссия поручается полковнику Пискареву. Полковник в разговоре с Кувалдиным проговаривается о смерти его жены. Комичность ситуации заключается в том, что Пискарев, помня о деликатности задачи, то сообщает о кончине Анны Львовны, то отрицает ее, даже когда муж умершей все понимает:

– (…) Ведь не умерла же еще! Кто тебе сказал, что она умерла? Напротив, доктора говорят, что есть еще надежда! Миша! А, Миша! Говорю тебе, что не померла! Хочешь, вместе к ней съездим? Как раз и к панихиде поспеем… то есть что я? Не к панихиде, а к обеду. Мишенька! Уверяю тебя, что еще жива! Накажи меня бог! Лопни мои глаза! Не веришь? В таком разе едем к ней… Назовешь тогда чем хочешь, ежели… И откуда он это выдумал, не понимаю? Сам я сегодня был у покойницы, то есть не у покойницы, а… тьфу! [Чехов 1954, III: 260–261].

Полковник возвращается в квартиру покойницы разочарованным: он считает, что так и не смог подготовить Кувалдина к печальному известию. Тексты А. Чехова показывают, что и в танатологических обстоятельствах есть место комическому модусу, который возникает из-за ограниченности и пошлости людей.

Нельзя не заметить, что уже в нескольких юмористических текстах («Троеженец», «В почтовом отделении», «Дипломат») нам встретился образ жены. Известно, что он является одним из традиционных элементов анекдотического дискурса, и здесь этот дискурс осложняется мотивом смерти жены. Данный мотив, к примеру, разрабатывается и в небольшом стихотворении Саши Черного «Недержание»:

У поэта умерла жена…
Он ее любил сильнее гонорара!
Скорбь его была безумна и страшна –
Но поэт не умер от удара.

После похорон пришел домой – до дна

Весь охвачен новым впечатленьем –
И спеша родил стихотворенье:
«У поэта умерла жена».

[Черный 1996, I: 98]

После первой серьезной строки происходит развенчание трагической ситуации, так как любовь к жене сопоставляется с любовью к гонорару. Главным предметом высмеивания становится графоманская страсть: на первое место для поэта выходит «новое впечатленье», которое необходимо тут же («спеша») зафиксировать («родить»).