Танатологические мотивы в художественной литературе. Введение в литературоведческую танатологию

Наряду с развенчанием любовных увлечений, основанных на подражании книгам, в произведении Г. Флобера дискредитируется и романтическое восприятие смерти (самоубийства) как радостного освобождения от земных страданий. Эмма Бовари думает: «Ах, умирать совсем не страшно! (…) Я сейчас засну, и все будет кончено» [Флобер 1971, I: 348][148], – но умирает долго и мучительно. Тошнота, боль, крик, пот, бледность – эти признаки – симптомы отравления повторяются и превращают гибель главной героини в мучение для нее и окружающих. Последние мгновения жизни Бовари похожи на медицинские констатации, слегка отредактированные с помощью минимизированных выразительных средств:

Эмму стало рвать кровью. Губы ее вытянулись в ниточку. Руки и ноги сводила судорога, по телу пошли бурые пятна, пульс напоминал дрожь туго натянутой нитки, дрожь струны, которая вот-вот порвется.

(…)

В ту же минуту она начала задыхаться. Язык вывалился наружу, глаза закатились под лоб и потускнели, как абажуры на гаснущих лампах; от учащенного дыхания у нее так страшно ходили бока, точно из тела рвалась душа, а если б не это, можно было подумать, что Эмма уже мертва.

(…)

Судорога отбросила Эмму на подушки. Все обступили ее. Она скончалась [Флобер 1971, I: 352, 357, 358].

Точно так же тщательно в романе описывается и восприятие смерти Эммы другими людьми, и подробности похоронных процедур (подбор гроба, траурная процессия, погребение). Окружающие по-разному реагируют на танатологическое событие. Муж Шарль осознает глубину любви к ней, желает устроить романтические похороны в подвенечном платье, встречается с ее любовником Родольфом и в конце концов умирает, причем аптекарь, «вскрыв труп», «никакого заболевания не обнаружил» [Там же: 380]. Фармацевт Оме и священнослужитель спорят над телом Эммы о христианстве. Но в романе Г. Флобера нет оптимистической идеи посмертного существования; содержание текста остается в рамках позитивистской программы известного доказанного знания, а в описанных обрядах не чувствуется обнадеживающей силы.

Совмещение несовместимого: любви и измены, романтики и реальности, религии и прагматизма – делает текст Г. Флобера многогранным, где находится место и для трагического, и для сатирического, и для романтических надежд, и для безобразной смерти. Эта многогранность есть творческая установка на правдивость изображения жизни как сложного противоречивого феномена, границы которого должен понимать человек.

Несоответствие между жизнью и искусством волновала и символистов. Ш. Бодлер ответил на эту дисгармонию созданием новой эстетической программы, где на первый план выдвинут феномен безобразного. В сборнике поэта «Цветы зла» довольно много стихотворений с танатологическими мотивами, но наиболее яркое эстетическое завершение эти мотивы получают в тексте «Падаль». Произведение построено на контрасте между красотой женщины («мой ангел», «красавица») и безобразием дохлой лошади, встреченной лирическим героем и его спутницей «летом» «у дороги». В описании падали ощущается традиция, которую мы встречали и у М. Лермонтова:

Полуистлевшая, она, раскинув ноги,
Подобно девке площадной,
Бесстыдно, брюхом вверх лежала у дороги,
Зловонный выделяя гной.
(…)
И в небо щерились уже куски скелета,
Большим подобные цветам.
От смрада на лугу, в душистом зное лета,
Едва не стало дурно вам.

Спеша на пиршество, жужжащей тучей мухи

Над мерзкой грудою вились,
И черви ползали и копошились в брюхе,
Как черная густая слизь.

[Бодлер 1993: 64][149]

Далее лирический сюжет у Ш. Бодлера развивается оригинально. Идея «memento mori» озвучивается в тексте и адресована именно «красавице»: