Он аккуратно взял у нее из рук чашку, поднял с табурета и обнял за талию. Так, обнимая, повел в коридор, где она еще не была.
Бесшумно открылась дверь какой-то комнаты. Манхэттен увидела ночник с голубыми бабочками, кроватку из белого дерева, а в кроватке спящую девочку.
– Моя дочь, – сказал он очень ласковым голосом. – Ее зовут Дина.
28. If what you say is true[168]
Вчера, отработав первый вечер в «Сторке», Хэдли чувствовала себя такой же разбитой, как после ночи в «Кьюпи Долл». В сущности, все работы
Из трех гардеробов в разных концах клуба ее поставили в А, в тандеме с некой Терри, девушкой из Вайоминга, которая отнеслась к ней очень хорошо. Она посвятила ее в правила, привычки клиентов и тонкости работы.
– Вешай сначала сумки и шляпы, освобождай руки, чтобы аккуратно принять меха.
Мехов было много, и все на знаменитых плечах. За пять часов Хэдли успела увидеть Энн Миллер, Герберта Маршалла и Лоренса Оливье, мэра города, Бетти Хаттон, Мэри Мартин, двух из четырех сестер Лейн, Ди Тернелл и Дэна Эндрюса.
– Видела бы ты гардероб В! – сказала ей Терри, которая за два года в «Сторке» знаменитостями была сыта по горло. – Для тех, кто хочет войти и выйти
В этот вечер, как и вчера, Хэдли примчалась бегом… но не опоздала. Чтобы сэкономить время, она попросила Истер Уитти искупать и накормить Огдена. У Черити был выходной. Девушки видели, как она уходила, вся расфуфыренная, в новом платье.
В «Сторке» царило относительное спокойствие. Музыканты в обеденном зале настраивали скрипки, из-за дверей кухни слышались окрики, ругань, охи и ахи. Но всё стихало, словно окутанное ватой, когда клуб открывался для публики.
Она взяла свои вещи из шкафчика и переоделась за ширмой. Форма, в сущности, не особенно отличалась от той, что она носила в «Платинуме». Тут, правда, не было банта на ягодицах, но нельзя сказать, чтобы остальное – облегающий полукафтан и отделанная кружевами юбочка – прикрывало намного больше.
Хэдли приколола на плечо птичку-брошку. Вчера она имела большой успех. Женщины трогали крылышки, мужчины щелкали пальцами по хвосту. Даже «яхтсмен» в блейзере одобрительно кивнул.
Терри явилась за девять минут до открытия, но – о великая сила привычки! – преобразилась в мгновение ока:
– Идут, – предупредила она задолго до гомона первой волны.
– Я ничего не слышу, – удивилась Хэдли.
– О, пока и не услышишь. Просто движение воздуха.
И в самом деле, гости появились очень скоро. Парами, втроем, вчетвером и поодиночке, в шляпах, в перчатках, благоухающие духами и богатством.
Одни тебя вовсе не замечали, другие оценивали ножки, когда ты, стоя спиной, вешала шляпу, но утыкались в свой номерок, стоило повернуться лицом. Одни дружелюбно улыбались и нашаривали в кармане мелочь, другие ее не находили и пожимали плечами, иные теряли номерки, а другие, бог весть как, обнаруживали у себя два или три.
Пока гардеробщицы вешали, складывали, размещали, сортировали, раздавали номерки, по ту сторону стойки жил целый мир – мир богачей, мир в норковых мехах, в сладких запахах денег и процветания.
– За кого ты меня принимаешь? – спрашивала дама в обуженном платье и вуалетке у своего спутника. – Нет, пожалуйста, не отвечай на этот вопрос.
Позже (уже прошли Джозеф Коттен, Люсиль Болл и ее муж Деси Арнас) мужчина с наполеоновским зачесом проворчал:
– Моя мать поистине блестящая женщина. Моя супруга совсем на нее не похожа.
Еще позже (вскоре после Джейн Грир, Марты Рэй и Гленна Форда) прошли две озабоченные пятидесятилетние кумушки:
– У него честные намерения?
– Боюсь, что да.
Около половины десятого на город пролился первый весенний ливень. Появились мокрые зонты, и девушкам приходилось проявлять чудеса ловкости, чтобы убирать их, не залив весь гардероб.
– Хочешь передохнуть? – предложила Хэдли напарнице, когда поток начал иссякать. – Я потом.
Второй за вечер волны оставалось недолго ждать. Она нахлынет часам к одиннадцати. В отсутствие Терри Хэдли воспользовалась затишьем, чтобы немного прибраться.
– Мисс? – окликнула ее сзади какая-то дама.
Хэдли, сияя улыбкой, подошла к стойке, поздоровалась, взяла у дамы шубку и шляпку.
– У моего мужа еще есть сверток, с ним надо обращаться аккуратно.
Хэдли подняла глаза на мужчину, который ждал поодаль.
– Добрый вечер, – вежливо сказал он и вдруг показался таким невероятно знакомым, что Хэдли готова была броситься ему на шею, как старому другу.
Ни цилиндра, ни фрака на нем не было – он носил их только в фильмах. Никто бы никогда не догадался, что в жизни он терпеть этого не мог. Только люди, работавшие с ним, знали.
Знала и Хэдли. Однажды в павильоне 23 студии «Парамаунт-фильм» она танцевала с ним.