Танец с Фредом Астером

– Пойду уложу малыша в его комнате, – сказала Истер Уитти, подойдя к широкому креслу, в котором уснули, перепутавшись руками и лапками, Огден и № 5. – Знала бы мисс Хэдли, что он, в его-то возрасте, бывает на партиях в покер…

Джослин осторожно поднял мальчика. № 5 проснулся, всё понял, и комок шерсти скатился на пол.

– Сегодня Огден выучил слово «джокер». Это может пригодиться ему в будущем.

Северио Эрколано облачился в свое вигоневое пальто, нахлобучил шоколадного цвета шляпу-борсалино. Перчатки надевать он медлил, ибо еще не исполнил свой неизменный ритуал целования ручек присутствующих дам. Он присел на пол подле Артемисии, раскинувшей на софе свои жемчуга и перья, чтобы исполнить столь же традиционные тремоло.

Иначе она бы на него обиделась.

– Когда мы поедем в Лас-Вегас и поженимся, Митци? – проворковал он.

– Единственный плюс брака, Эрко, это возможность стать вдовой.

– Я готов умереть от любви к тебе.

– У меня уже есть два могильщика. Мой ишиас и моя сестра Селеста.

Итальянец безропотно встал, приложился к руке Истер Уитти, которая до сих пор диву давалась, что белый мужчина может вести себя с ней до такой степени по-джентльменски, и надел перчатки жеманными движениями денди. Попрощавшись с Джослином, он покинул комнаты хозяйки, а затем и пансион. Бесшумно.

– Un vero Siciliano…[43] Послушайте, у меня идея! Не пойти ли нам выпить дайкири в «Плаза»? – предложила Артемисия, уже клевавшая носом.

– Разумно ли? – усомнился Джослин.

– Уже полвека Ингерсолл, тамошний бармен, смешивает лучший в мире дайкири. Помню, в 1919 году Фифи Эшфорд его отведала. Весь следующий час она бегло говорила на суахили.

– В этом мире, возрождающемся из пепла, полезно быть полиглотом.

– Наша мисс Артемисия хорошо пожила, как говорится, жгла свечу с двух концов, – вздохнула Истер Уитти, отстегивая птичек от хозяйкиной бретельки. – Заметьте, я не знаю никого, кому удалось бы жечь ее с середки.

Она убрала украшение в атласные складки футляра и развернула плед из мягкой теплой шерсти. Заботливо укрыла им задремавшую старуху, задернула шторы, за которыми по-прежнему клубился туман, приглушила свет. Приложив палец к губам, она дала понять Джослину, что пора уходить.

– Я еще не сплю! – проворчала Артемисия, не открывая глаз. – Фифи Эшфорд была само совершенство! Хорошенькая. Белокурая. Писала только правой рукой. Никогда не рвала чулки. Но ах, прошу прощения… Она всё равно не была настоящей леди! Нет, нет, нет, потому что…

Истер Уитти, Джослин с похрапывающим ему в ухо Огденом на руках и замыкающий процессию № 5 гуськом, на цыпочках покинули хозяйские покои.

Когда щелкнул замок, старая лиса чуть приоткрыла один глаз.

– …Фифи Эшфорд снимала перчатки зубами!

6. But on the other hand, baby [44]

– Мисс Гиббс? – позвал вежливый и определенно мужской голос из центра зала.

Пейдж одернула юбку, прочистила горло и отделилась от толпы кандидаток, прижимая к груди свой текст. У нее была слабая надежда пройти последней. Она оказалась пятой.

– Что вы нам покажете?

Пять – несчастливое число, она была в этом уверена. Ее выступление к концу прослушивания успеют забыть. Претенденток в списке девятнадцать. Она слышала, что иногда вообще никого не брали.

– Я… я выбрала отрывок из третьего акта пьесы «Только не Мортимер» Кертиса Морроу, где… где Тельма упрекает Мортимера в неверности.

Сцена в театре «Вист» была небольшая, но ей показалось, что она шла целую вечность, километры и километры, вдобавок ее угораздило споткнуться о плохо пригнанную доску подмостков.

Зал был ярко освещен. Пейдж могла бы разглядеть все лица, но от паники у нее помутилось в глазах… и скрутило желудок.

Она дошла до авансцены и остановилась на подгибающихся ногах. В голове закружились в вальсе советы Манхэттен. Пейдж закрыла глаза, надавила ладонями на веки, лихорадочно вспоминая… Манхэттен, Манхэттен, что же ты мне говорила? Когда у тебя мандраж… Не помню… Что-то про порыв ветра…

Представь, что сильнейший порыв ветра проникает в тебя через кончики ног, поднимается по икрам, выше, раздувает твою грудь, наполняет голову, вздымает к небу волосы, отрывает тебя от земли, уносит! Ты стала легкой-легкой…

Пейдж усилием воли сосредоточилась на кончиках ног… После третьего воображаемого порыва мандраж буквально вылетел из головы, выветрился бесследно, изгнанный химерическим сквозняком. И вымышленное создание по имени Тельма завладело ее телом и душой.

– Я не понимаю тебя, Мортимер. Ты выпытываешь у меня правду с коварной надеждой, что я виновата во всём, тогда как сам…

Это продолжалось семь минут.

Повисла тишина, достаточно долгая, чтобы рассеять Тельму. Пейдж прямо-таки ощутила, как она отхлынула, развеялась, испарилась из нее и вернулась туда, где была, на отпечатанные страницы.

Ноги на подмостках сцены снова стали очень тяжелыми.

Ей зааплодировали. Но, подумала она, сегодня все аплодируют всем. Им так нужна поддержка.