Танец с Фредом Астером

На табличке было написано, что здесь можно записать свой собственный диск. Такого юный француз никогда не видел. Одну из кабинок занимали две дамы. Он прислушался. Стенки были звуконепроницаемые.

Он подошел к прилавку, где продавец с отсутствующим видом мерно покачивал головой. Из его ноздрей вырывалось то ли мычание, то ли повизгивание – Джослин понял, что он подпевает Перри Комо, чей медовый голос разливался по всему магазину.

– So tired… really love you…[50] Что вам угодно, сэр?

Десять минут спустя Джослин в наушниках, с бакелитовым микрофоном под подбородком, опутанный проводами и окруженный замысловатой техникой, сидел в кабинке на вертящемся табурете.

– Не слишком близко к микрофону, сэр, – предостерег его продавец. – Иначе фоном будет слышен конский галоп.

– Галоп?..

– Ваше дыхание, сэр. Вы хоть не жуете резинку, надеюсь?

– Н… нет.

– Этот звук в записи похож на треск пожара в прериях Среднего Запада.

– Но я хотя бы могу петь, говорить…

– …кричать, читать, декламировать, чмокать и всё, что вам вздумается. Только осторожней с вашим шарфом, сэр… На шерсти скапливается статическое электричество, оно может дать звуки, напоминающие… э-э… пищеварительный процесс.

– Понятно.

Продавец вставил в аппарат восковой диск, повозился с кнопками и розетками, вторя своим мычанием несчастной Эдит Пиаф, сменившей в динамиках Перри Комо.

– Eune clocheu sonneu sonneu…[51] Запритесь на щеколду, снаружи загорится красный сигнал «on air»[52], и дверь будет заблокирована. А то, если кто-то случайно войдет, запишется рев бомбардировщика B-29, пикирующего на остров в Тихом океане. Доллар семнадцать, сэр.

– А?.. Да-да, конечно. – Джослин порылся в кармане дафлкота.

– Это только за запись, сэр. Добавьте еще тридцать два цента за диск. Лучше не звените мелочью, сэр. Запишется колокол собора Святого Патрика в день Святого Патрика… Villâââjofon deu lâ vallêêê, comm’égaré. Pwresqu’inioré… Ouaci qu’en la noui étouâlêêê…[53]

– Вы исполняете «Три колокольчика» на несравненном французском, – польстил ему Джослин, пряча улыбку.

– Спасибо, сэр. Какой хит эти «Три колокольчика» в Америке! Вот так, снизу вверх… dong dong… C’est pour Jon-Fwronçois Nikôôô…[54]

Мало-мальски усвоив, как обращаться с аппаратурой, и оставшись один, Джослин дал себе минуту на размышление. Потом откашлялся, вставил вилку в розетку и дрогнувшим голосом выдохнул в микрофон:

Дорогая сестричка, дорогая моя Розетта,

голову даю на отсечение, ты отпала? Письмо на диске! Ты могла себе такое представить?

Это Америка, соринка!.. о-о, нет… Ах, черт! Черт!

Чертыхаясь, он выдернул вилку из розетки. Выпростался, обливаясь потом, из дафлкота, поправил микрофон, вставил вилку. Аппарат заурчал. Джослин еще раз хорошенько прочистил горло и изо всех сил надавил на кнопку on.

Вот. Продолжим…

Так я говорил, это Америка, сестренка.

Жаль, что я не могу вынести микрофон на 53-ю улицу, она в двух шагах, ты бы послушала удивительный концерт. Полицейские сирены, торговцы, уличные оркестры, мегафон, из которого голосит реклама мыла «Люкс»… Всё вместе, в сущности, немного похоже на мычание и звуки пищеварения нашего стада коров. Продавец предупредил меня, что диск кончится через шесть минут.

Одна из женщин в соседней кабинке сочувственно кивнула ему через стекло. Он улыбнулся и кивнул в ответ.

Надеюсь, что у тебя всё хорошо. У меня, как ты уже знаешь, закончился контракт репетиционного пианиста. Сейчас я должен идти в один отель в Мидтауне, где требуется лифтер – это по-здешнему garçon d’ascenseur[55]. Работа, думаю, несложная, знай нажимай кнопки, 10, если клиенту нужно на десятый этаж, 47, если он предпочитает сорок седьмой. Остается надеяться, что на такой высоте меня не одолеет горная болезнь.