Танец с Фредом Астером

Джослин задумался. Сестра удивится, если он не расскажет о Дидо. Но что рассказывать, когда они только и делают, что целуются как безумные? Он снова нажал на on.

Я помогаю Дидо писать политические воззвания. Ты же знаешь, какой она отчаянный борец за свободу убеждений. Она поминает и цитирует по поводу и без повода Всеобщую декларацию прав человека, ты, наверно, знаешь, ее недавно подписали во дворце Шайо[56]. Сказала, что, если ей придется делать ноги из Соединенных Штатов, она эмигрирует во Францию. Бедненькая, по-французски она разве что еле-еле может выговорить «Parlez-vous français?[57]», что во Франции, признай, не самое необходимое.

Папиным друзьям здесь вряд ли были бы рады… Я уже начинаю думать, что американские коммунисты другой породы, не чета нашим. Здесь их готовы всех перевешать.

Свободного места на воске оставалось всё меньше. Джослин заговорил быстрее.

Миссис Мерл только и твердит о покупке какого-то чудного ящика, который показывает картинки и называется телевизор. В витринах их уже можно увидеть десятки. У меня есть тайная надежда: вдруг она так на него западет, что забудет о своих окаянных музыкальных вечерах и будет вместо этого смотреть шоу Эда Салливана[58]! Япоспешу! КончаютсяроковыешестьминутцелуютебякрепкоибыстробыстромояРозетта!!

Запыхавшись, как хроникер на бейсбольном матче, он полдюжины раз хлопнул по кнопке off. С надрывным пш-ш-ш-ш воск за стеклом сбавил обороты и остановился. С диском в руке Джослин пулей вылетел из кабинки. Одновременно вышли его соседки.

– Куда ты дела четыре доллара, которые отложила на черный день? – спрашивала одна другую.

– Они в баночке из-под гуталина. А что?

Первая потрясла пустым кошельком.

– Доставай их. Вон какие тучи! И льет как из ведра.

Продавец заверил Джослина, что пластинка будет готова завтра. Джослин поблагодарил, спустился в метро и поехал в отель «Норрис».

* * *

Выглядывая из мраморных драпировок фасада в стиле ар-деко, золоченые, но печальные ангелочки уже два, а то и три десятилетия созерцали пробки на Ленокс-авеню.

Прежде чем подойти к стойке, Джослин украдкой прошелся по холлу. Когда открылись двери лифта, краем глаза заглянул внутрь. Панели, бра, бархатный диванчик с бахромой. Ни дать ни взять уютный чайный салон.

– Какой этаж, сэр? – услужливо спросила униформа женского пола.

Джослин, извинившись, сказал, что не едет. Лифтерша была ненамного старше его. Она прятала веснушки под слоем косметики толщиной с чизкейк, зато улыбалась очень славно. Ее высокая прическа, явно не привыкшая быть высокой, так и норовила рассыпаться.

– Француз, да? Помочь?

– Вообще-то я пришел насчет места лифтера. Здесь есть еще лифт?

Прическа обмякла, лицо вытянулось.

– Только этот. Боюсь, что… Я только сегодня приступила.

Он опоздал. Место было занято.

– Ничего не поделаешь, – вздохнул он. – Я рад, что это ты. Хотя какой из тебя, девочки, garçon d’ascenseur…

Лифтерша молчала. Покосившись на стойку портье, она выразительно повела бровями. Джослин понял и нырнул вместе с ней в лифт.

Она нажала двадцать вторую кнопку – последний этаж – и затараторила:

– Ты француз. В моей семье французов любят. Люк, мой старший брат, воевал во Франции. В Провансе. Ты знаешь, где это – Прованс? Он был ранен в живот… Французские пастухи спрятали его, лечили. Если бы не они, Люк никогда бы не вернулся домой. Просто не могу себе представить… Я бы тоже хотела тебе помочь. Что ты умеешь делать?

– Я… – Он задумался. – Жонглировать тремя абрикосами. Свистеть в травинку. Складывать кролика из моих носков. Я еще не научился сплевывать косточку от сливы в банку с фасолью, но я над этим работаю.

Девушка расхохоталась. Двери заскользили в разные стороны, и одновременно выскользнули две шпильки из ее прически. К счастью, на двадцать втором этаже никого не было.

– Меня зовут Сэди.

– Джо.

Укротив прическу, Сэди поспешила нажать первую попавшуюся кнопку. Это оказалась седьмая.

– В Хаксо-билдинг кто-то требуется. В восемь часов место было вакантно. Если ты быстро бегаешь… Мэдисон, 36-я улица.