– Привет, Анна. Да, правда, – кивнула Пейдж, – мне… мне тоже не верится. Уколи меня, если у тебя есть булавка. Это всё не сон?
– Уверяю тебя, что это наяву. Ну не чудо ли? Мы будем вкалывать до седьмого пота, и всё у нас получится, клянусь.
– Да, поклянись, пожалуйста.
Анна цепко ухватила ее за плечи и зашептала:
– Знаешь, я решила последовать твоему примеру… Возьму сценический псевдоним.
– Итальяно – звучит красиво, – пробормотала Пейдж, раздумывая, зарыдать ей или истерически расхохотаться.
Ее приняли. Приняли! Она теперь студентка знаменитой Актерской студии!
Вдруг она подумала об Эддисоне. Надо сообщить ему эту новость, пусть узнает, что сам мистер Казан…
Но с Эддисоном всё было кончено. Да и начиналось ли вообще?
Она почувствовала, что рыдания готовы одержать верх.
– Энн Бэнкрофт, – шепнула Анна ей на ухо, как большой секрет. – Неплохо будет на афише, а? Ты только представь: Энн и Бэнкрофт. Пушистое с шероховатым. Нежное с яростным.
– Всё про тебя, Анна. Ты всё-таки оставишь за друзьями право называть тебя по-прежнему Анной?
И ее одолел неудержимый смех.
– Две красивые девушки хохочут-заливаются… Хо-хо, как же это тревожно.
У остановившегося рядом с ними молодого человека была самая ласковая на свете улыбка, самые темные глаза, самый нежный и самый загадочный взгляд. Кремовый пуловер почти не скрывал его мускулы, бугристые, по-тигриному томные.
– Тревожно… и волнующе.
– О, Бад! Что ты здесь делаешь? – воскликнула Анна.
Он фамильярно обнял ее за шею, одновременно пришпилив Пейдж острым взглядом из-под сумрачного лба.
– Мы, кажется, знакомы? – спросила Пейдж, нахмурив брови.
– Ох-ох-ох, да она нахалка, твоя прелестная подружка с косичками, вылитая вожатая скаутов! – сказал он на ухо Анне, но достаточно громко, чтобы все услышали. – Смотри, как она ко мне подкатила! Обычно этот вопрос парни задают девушкам. Так вы думаете, мы знакомы, мисс? – продолжал он, на этот раз наклонившись к самому уху Пейдж.
Он под шумок стянул у нее перчатку и с ленцой ею поигрывал.
– Допустим, – сказала Пейдж – ее и забавляли, и слегка раздражали его номера, – что твое лицо я уже где-то видела, вот и всё. Ты актер, да?
– Бад действительно актер, – хихикнула Анна, отчего-то развеселившись. – Он играет в…
– Я иду сегодня вечером в «Палладиум», – перебил он, крутя перчатку в руках, точно куклу. – Будут Тито, бонги, мамбо и
– Мне завтра рано вставать, – нашла отговорку Анна – вот хитрюга! – Пейдж?
Пейдж процедила сквозь зубы что-то вроде «да, мне тоже». Бад отделился от стены, прислонившись к которой стоял всё это время, и вернул ей перчатку с улыбкой неотразимого соблазнителя.
– Она сказала «да». Встретимся там в полночь, Пейдж?
– Но я не…
– Да, – повторил он шепотом. – Ты придешь, конечно, придешь, и я тоже. Мы научим друг друга танцевать мамбо.
И он пошел прочь по коридору тяжелой, но гибкой походкой.
– И где он играет… этот паяц? – спросила Пейдж.
– Ты не видела «Трамвай» в постановке Казана? Автор отхватил Пулитцеровскую премию. А Бад – это надо видеть, он там творит нечто невероятное!
Девушки из «Джибуле» давно поставили крест на этой пьесе. Успех был такой оглушительный, что в продаже оставались только билеты по непомерной цене – 6 долларов. Двенадцать обедов в «Хорн и Хардарт». Юбка и свитер на распродаже. Три похода в парикмахерскую. Пейдж с Урсулой и Эчикой несколько раз пытались
– Пусть тебя пригласит мужчина, который платит шесть долларов за зубную пасту, – смеясь сказала Анна. – Пока ее играют в театре Этель Берримор. Но Бад скоро сделает ручкой. Его ждет Голливуд!
В это утро жизнь благоволила к Джослину: в университете не было занятий, а ветер разогнал туман.
Был пасмурный денек из тех, когда Крайслер-билдинг выглядит свечкой на праздничном пироге, а Нью-Йорк – акварелью Жоржа Барбье. Или платьем для пикника от Скиапарелли, как скорее определила бы Шик.
Джослин свернул с 72-й улицы на Бродвей и поплыл по течению в людском море. Он всегда держал в кармане немного мелочи, чтобы не упустить тысячи сюрпризов, которыми изобиловал этот удивительный город. Опустишь монетку и – оп-ля! – получай любой фрукт будто только что с дерева, сандвич с пастрами, бутылку лимонада, свежий номер «Нью-Йорк Таймс»…
Он шел с газетой под мышкой, грыз на ходу яблоко и вдруг остановился как вкопанный перед многообещающим магазином. «Бродвей Рекординг Стор» – гласила вывеска.
Витрина была украшена разноцветными пластинками Джо Стаффорд, Фрэнка Синатры, Эллы Фицджеральд, Перри Комо, Каунта Бейси. Если смотреть с улицы, все они улыбались вам с глянцевых конвертов, а внутри можно было услышать их голоса. Одного этого уже было достаточно, чтобы повысить настроение. Но в то утро Джослина потянуло в самую дальнюю секцию, к двум застекленным кабинкам.
Два сюрприза, да каких!