Та делала вид, будто ищет что-то в сумочке. Подняв голову, она изобразила удивление.
– О, мистер Экернарти! – протянула она с каким-то одышливым смешком. – Ка… как вы себя чувствуете? А ваша матушка?
– Мы чувствуем себя прекрасно, спасибо. Я передам ей, что вы интересовались ее здоровьем, она будет тронута. Мисс Лаверн… Думаете ли вы дать положительный ответ на мое приглашение поужинать?
– Дело в том, что…
Зажатая в угол Лаверн с немой мольбой взглянула на посторонившихся товарок. На помощь звали даже ее волосы.
Первой решилась вмешаться Мюге. Она была самой рослой из всех, ее красивые покатые плечи возвышались над плечами Экернарти. Французский акцент довершил дело.
– Лаверн не осмеливается вам сказать, мистер Экернарти… Так я скажу за нее, ничего не поделаешь. Видите ли, ей сейчас не до веселья. Умер ее младший братишка. Он утонул месяц назад в озере Тахо. Пошел купаться… Вдруг судорога, он был один и… вот. Трагедия. Колоссальная трагедия. Вы понимаете, не правда ли? Ее единственный маленький братик.
– Боже мой, бедная, бедная Лаверн! – воскликнула Шик в порыве искреннего сочувствия. – Как это печально, какое горе… У меня тоже есть брат, и…
– Примите мои соболезнования, мисс Лаверн. Если бы я знал, поверьте, я…
Шик дала Лаверн клинекс, и та поспешила спрятать в нем лицо.
– Вот видите, – снова заговорила Мюге, обнимая подругу за плечи и глядя в бледные глаза мистера Экернарти. – Видите… Вы разбередили ее рану.
– Я сожалею, поверьте, глубоко сожалею. Если вам нужна поддержка или что бы то ни было, мисс Лаверн, я…
Уткнувшись в целлюлозу, Лаверн сотрясалась от рыданий. Мюге с трагическим лицом увела ее под крылышком, остальные девушки молча последовали за ними по коридору, всё это очень напоминало похоронную процессию.
В лифте Лаверн выпростала лицо из платка.
– Спасибо, Мюге! – сказала она, просияв улыбкой. – Я просто не знала, как от него избавиться. У меня есть только сестра, несносная малявка и плавает не хуже Джонни Вайсмюллера[73]
. Как это тебе в голову пришло?– Я же француженка, – скромно ответила Мюге.
– Теперь Экернарти надолго оставит меня в покое!
– Пошли отсюда скорее, пока до него не доехало, что озеро Тахо ледяное и купаться в нем нельзя.
– Экернарти, Экернарти… – пробормотала Шик. – Это не?..
– Да! Магазины Кука. Джарвис Экернарти – отпрыск и наследник.
– Его мать пачками скупает платья от месье Жана-Рене.
– Невозможно послать этого чурбана подальше, – объяснила Лаверн. – Мушка сразу вышвырнет меня за дверь.
– Жаль, что у него такие красные губы, – вздохнула о своем Шик. – Они как-никак стоят миллионы долларов.
– Ей-богу, – вставила голодная Джоанна, – предложи он мне прямо сейчас каре барашка с жареной картошкой, я бы, наверно…
На улице Лаверн снова уткнулась в целлюлозу клинекса на случай, если наследник магазинов Кука выйдет следом. Они разошлись, кто парами, кто поодиночке, простившись до завтра и стараясь не смеяться слишком громко.
Было еще светло, но ненадолго. Шик доехала на метро до Мэдисон-авеню и направилась к Си-би-эс-билдинг. Под мышкой у нее был пакет с четырьмя книгами.
Войдя, она увидела всё ту же дежурную с мертвой белкой на шее, оживленно болтавшую с каким-то типом в твиде, облокотившимся на стойку.
– Уайти? Осветитель? – переспросил он, как только Шик произнесла имя. – Он здесь больше не работает.
В груди заныло.
– У меня тут его вещи.
Она показала пакет, как бы подтверждая, что ей необходимо с ним увидеться. Он как-то странно улыбнулся. Словно определял степень ее близости с человеком, чьи «вещи» она принесла. Шик залилась краской.
– Это книги, – сочла она нужным уточнить, мысленно обозвав себя дурой.
Он пожал плечами.
– Я даже не знаю, где он теперь работает. И работает ли вообще.
Дежурная смотрела на них из-за стойки, такая же мрачная, как ее белка. Посетителей в этот час было немного, студии пустели.
– Вспомните, пожалуйста, – попросила Шик типа в твиде. – Может быть, он кому-нибудь что-нибудь сказал? Он… он очень дорожил этими книгами, – добавила она жалобнее, чем хотела.
– Да, Уайти много читал. Но говорил мало. Извините, ничем не могу помочь.
Он всмотрелся в нее внимательнее. И снова эта нагловатая улыбка.
– Может быть, я его заменю?
Боже мой, она и вправду так прозрачна? Неужели заметно, как крепко меня зацепило? – с тоской подумала она.
Над стойкой она увидела свое отражение в застекленной афише «Алка-Зельцер-шоу»[74]
…Она поблагодарила и ушла как могла быстро, стараясь при этом идти медленно. В вечерней толпе она была лишь клеточкой выплескивающегося на город планктона.
Молчание Дидо не давало Джослину покоя. Трамвай был битком набит, дышать нечем. Они решили выйти на две остановки раньше и пройтись пешком вдоль Центрального парка.
– Ты не ответила на мой вопрос, – снова заговорил он, остро ощущая себя посмешищем из посмешищ. – Тебе нравится сумрачный Джеффри?