Танец с Фредом Астером

Шик обернулась и узнала волосы ежиком, юную пухлогубую улыбку, оранжевый галстук. В прошлый раз они много танцевали вместе. Почему бы нет? Чем тупо сидеть и ждать неведомо чего… Она допила чай, показала матери малыша на свою сумочку – мол, последите, пожалуйста, – и упорхнула в объятиях кавалера.

Их тела сами узнали друг друга сразу. Это было приятно. По правде сказать, никак иначе договориться было практически невозможно, потому что парень почти не понимал по-английски. Он танцевал всё так же весело, его живость была заразительна. В прошлый раз они даже не познакомились. Шик дождалась затишья и, когда полька сменилась вальсом, решила восполнить этот пробел.

– Шик, – сказала она, ткнув себя указательным пальцем в грудь. – Ты?

– Марек.

Своей сильной рукой он крепко обнимал ее за талию и так прижимал к себе, что она чувствовала пуговицы его пиджака. Он долго что-то обдумывал и наконец сказал:

– Ты… красивая.

– А ты хорошо танцуешь, – засмеялась она.

После вальса они станцевали еще польку и две мазурки. Потом выпили пахты у стойки бара. Она дала ему понять, что устала. Это была правда. И накатила грусть. Слишком всё было похоже на прошлый раз. И в то же время всё наоборот.

– Ты… искать что-то? – спросил он, когда она в сотый раз шарила по залу взглядом.

– Кого-то.

– Парня?

– Всё того же, – вздохнула Шик. – Помнишь? Я искала его в прошлый раз. Так до сих пор и ищу.

Марек понял не всё, но суть уловил.

– Любовь?

Шик вскинула на него глаза. Как это мило, что он такой внимательный и так искренне огорчен.

– Нет, – сказала она, помешав ложечкой пахту. – Не любовь.

Он прикурил сигарету, дал ей, прикурил вторую и затянулся сам. У него были сильные пальцы, под коротко остриженными ногтями что-то белело.

– Ты работаешь?

– Я красить, – сказал он. – Красить дома. Ты? Ты работаешь?

Она? Впервые в жизни Шик не знала, что ответить. Я глотаю супы из банок, от которых меня тянет блевать, с улыбкой обрызгиваю собак спреем от блох, дефилирую перед дамочками, у которых только духи стоят столько, сколько я зарабатываю за полгода…

Глаза предательски защипало.

– Нет работа? – пожалел он ее. – Не плачь. Я поискать тебе работа.

– Нет, нет. Всё в порядке.

Она высморкалась в валявшуюся на стойке бумажную салфетку, поморгала, удерживая готовые вновь пролиться слезы, и подняла голову.

– Ты правда не знаешь Уайти? Его еще зовут Арланом. Уайти – это прозвище. Арлан… не знаю, как дальше.

– Арлан? – повторил почти детский голосок совсем рядом. – Это его вы хотите видеть?

Салфетка, сделав в воздухе пируэт, упала на пол. Молодая девушка, рыженькая, миниатюрная, сидела в одиночестве на высоком табурете, потягивая айс-крим-сода через две соломинки.

– Арлана, который воевал в Бирме? – продолжала она. – Который пишет романы?

Шик тупо посмотрела на нее, не понимая. Потом, разочарованная до глубины души, тяжело вздохнула.

– Нет. Тот, которого я знаю, не пишет. Он работает… работал осветителем на Си-би-эс.

Она прищурилась. Эти веснушки, улыбка, открывшая мелкие зубки…

– Мы знакомы, не так ли?

Рыженькая, хихикнув, перебросилась парой слов на польском с Мареком.

– Да, мы уже виделись, – сказала она. – В тот вечер я была здесь с Арланом. А потом пришли вы.

Она вроде бы закончила фразу, но за ней угадывалось многоточие, полное обиды и упрека. И тут Шик вдруг вспомнила.

– Салина… Сабрина?..

– Сарина. Память у вас всё-таки неплохая.

– Значит, мы говорим об одном и том же Уайти. Или Арлане, не важно. Вы с ним видитесь?

– Здесь он Арлан. Если вы скажете Уайти, никто не поймет. Нет, мы его не видели с того самого вечера.

Снова многоточие, как будто для нее присутствие Шик было связано с исчезновением Арлана в тот декабрьский вечер. И опять она заговорила с Мареком на их языке.

– Вы знаете, где он работает? Где… живет?

– Нет. Здесь о таком не говорят. Здесь мы танцуем, едим, пьем, рассказываем друг другу, что помним о родине или других местах. Вот и всё.

Шик закусила губу.

– И что рассказывает он… Арлан?

Девушка погрузила обе соломинки в остаток айс-крим-сода.

– Что он провел полвойны в Бирме. И пишет об этом книжку. Вроде роман, не помню точно.

Шик молча переварила информацию. Уайти, осветитель на Си-би-эс, оказывается, писал книжку.

– Он печатался?

– Кабы так, он был бы у нас знаменитостью. Его книжка была бы здесь у каждого, даже у тех, кто вообще не читает. Знаете, как бы мы гордились нашим соотечественником!

– У меня тут его книги. Может быть, они нужны ему для работы. Вы не знаете, как бы я могла их ему вернуть?

Девушка поджала губы. Нет. Шик почувствовала, как рука Марека стиснула ее плечо. Ей стало ясно, как ему жаль, что они не могут поговорить. Она подавила рыдание. Боже, что с ней происходит? В последний раз она плакала в пятнадцать лет. Когда отец запретил ей отпраздновать свой день рождения в «Голливудском буфете» в Соледад с Хетер и Розали, ее лучшими подругами.

Тогда ей казалось, что хуже горя быть не может… Совсем приуныв, она сменила тему:

– Еще содовой, Сарина? Марек, еще что-нибудь?