– Добрый вечер, Хильда, вы сами воплощение гламура. Моя дорогая! Всё так же очаровательны…
– Спасибо, Ули. В этот довольно сложный для вас период вы, полагаю, рады и счастливы принять участие в передаче Вона Кросби «Звезда после занавеса»?
– Могу я доверить вам один секрет, гламурнейшая Хильда?
– С удовольствием, Ули. Само собой, это останется между нами. Дорогие слушатели, подойдите поближе к приемникам и обратитесь в слух: Ули Стайнер скажет нам нечто строго конфиденциальное…
– Я предпочел бы, – прошелестел он в микрофон, – быть на месте того, кто задает вопросы. Он, по крайней мере, знает, что не зря теряет время здесь, со мной. В обратном я не уверен.
– …
– И вот что, Хильда, у меня идея для слушателей, не имеющих телевизора: пусть повесят на приемник мой портрет. «Звезда на радио» – это куда как изысканнее, чем «Звезда на панели».
– Гм… Ха-ха. Наш дорогой Ули, как всегда, за словом в карман не лезет.
– Поужинаешь со мной потом, детка? У моего желудка скверная привычка в полночь требовать пищи.
– Вы можете убедиться, что великолепный Ули Стайнер в отличной форме, совершенно спокоен… Не стану вас задерживать, Ули. Вас очень ждут.
Журналистка поспешно выключила микрофон и испепелила Стайнера взглядом из-под враждебно нахмуренных бровей.
– Что за фамильярности! Ты чуть не погубил мое интервью! Хочешь, чтобы меня выкинули с работы? Нет? Тогда впредь воздержись от непристойных предложений, когда тебя слышит миллион ушей!
Он посмотрел на нее сверху вниз, как смотрел, наверно, пузатый дворянин на девочку со спичками в канун Рождества.
– Миллион? Хо-хо, крошка. Склонность к преувеличениям – большой порок.
Он отвернулся и поднял руки, приветствуя цепь транспарантов, занявшую позиции за рядом машин.
Рубен Олсон тихонько вздохнул. Сесил Ле Рой крепко вцепился в свой адвокатский портфель – только этим он позволил себе выдать сдерживаемое раздражение. Ули ухватил под руки Манхэттен и Уиллоуби – одну справа, другую слева, – и вся эта пестрая компания проследовала в ярко освещенный мраморный холл Эн-уай-ви-би.
Студия 1017 на четырнадцатом этаже явила во всей красе свою просторную площадку и ряд клубных кресел вокруг полированного стола, ощетинившегося микрофонами.
Уиллоуби позаботилась, чтобы в уборную Ули был доставлен прямо из химчистки чесучевый костюм, в котором он должен был выступать. Великий человек удалился переодеваться в означенную уборную, которую счел тесной и грязной, о чём сообщал во всеуслышание каждому встречному во всех коридорах, по которым прошел потом.
– Вы забыли нанести тональный крем на руки! – рявкнул он гримерше, у которой и без того дрожали коленки от страха. – Руки – это самое главное!
– Идите передохните, – тихо обратилась Уиллоуби к Манхэттен. – Я сама им займусь.
Девушка с облегчением повиновалась. Весь день она не могла избавиться от неприятного ощущения кома в груди.
Вокруг софитов и целой паутины проводов суетились люди. В освещенной оркестровой яме маленький оркестр настраивал духовые и струнные. Их ноты беспощадно соперничали с гаммами распевающегося хора – трех дам в розовых вечерних платьях и двух мужчин в маково-красных смокингах, едва умещавшихся на крошечной эстраде.
Какой-то осветитель толкнул Манхэттен и даже не заметил в спешке, что сбил с нее очки. Потом еще какой-то рабочий метнул на нее уничтожающий взгляд, когда она едва успела уклониться от длинного шеста, который он нес. Зато другой, с очень светлыми волосами и катушкой пленки под мышкой, вежливо посторонился, пропуская ее.
– Спасибо, что поднимаете уровень галантности мужчин! – усмехнулась она.
– Вам будет спокойнее вон в том углу, – шепнул он и скрылся за огромной камерой.
В указанном им углу, зажав ладони между колен, дремал пожарный. Напротив, в середине площадки, лицом к уже сидевшей в зале публике, Вон Кросби, в кремовом костюме, манишке и галстуке-бабочке, просматривал с ассистентом свои записи.
– Можете застегнуть мне сзади молнию? Пожалуйста! Я так опаздываю, просто ужас!
Из складок занавеса вынырнула блондинка. Ее голая спина в абрикосовом платье-футляре показалась Манхэттен миндалиной в скорлупке.
– Я могла бы попросить этого пожарного, – засмеялась она, изгибаясь, пока Манхэттен возилась с молнией. – Но он так сладко спит… Спасибо.
– Вы участвуете в передаче?
– Более или менее. Я дежурная
Она обернулась… и обе одновременно ахнули, узнав друг друга! Они встречались в театре прошлой осенью, когда Манхэттен пошла на прослушивание с Пейдж.
– Вас зовут… Келли, верно?
– Называйте меня Грейс. Я боюсь ошибиться, но вас зовут… кажется… Бруклин?
– Манхэттен.
Грейс смущенно прижала два пальчика к своим очаровательным щечкам. Потом показала на огромный спрей у своих ног.