– Сегодня у нас лазанья с маниокой из Алабамы, к ней рекомендую ломтик утиного филе, томленный с цедрой горького апельсина, тертым китайским имбирем, бермудским острым перцем, мускатным орехом из Атланты, и всё это фламбе с выдержанным «Наполеоном», сэр.
Все подняли брови, пытаясь вообразить, на что может быть похож такой список ингредиентов, материализованный в тарелке.
– И?.. – ободряюще кивнула Шик.
У респектабельного вида метрдотеля прямой пробор, казалось, делил надвое и лицо. Левая половина подмигивала весело и задорно. Правая же смотрела сумрачно и строго.
– Есть паштет из меч-рыбы, выловленной в Техасском заливе, припущенной в соку пулярки, залитый соком лимона и красного сладкого перца, с зеленым перчиком и желтым шафраном, с гарниром из протертой тыквы, обжаренной в арбузном соусе с добавлением виски и швейцарского шартреза. Виски пятнадцатилетний, из мякоти секвойи.
Он украдкой перевел дух, а все четверо озадаченно подняли брови еще выше.
– Или?.. – поинтересовался Фергюс.
– Сэр, попросту жареный цыпленок с картошкой-фри.
– Мне цыпленка! – с облегчением воскликнул Эрни.
– Мне тоже! – подхватили остальные.
Задорный глаз блеснул, сумрачный метнул молнию.
– Картошка с Бруклин-стрит, – уточнил метрдотель.
Две половинки лица вежливо склонились и вместе удалились от столика.
– Красно-зелено-желтый паштет из меч-рыбы – это, должно быть, новое воплощение радуги-шипучки. Или влюбленной игуаны, – ввернул Фергюс.
– Не станцевать ли нам хоть один танец перед цыпленком? – предложила Эчика, с завистью косясь на парочки, извивающиеся на танцполе под
– Прошу прощения, это без меня. В издательских домах так дергаться не учат.
Шик тоже очень хотелось танцевать, но совсем не хотелось, чтобы ее драгоценные туфельки Delman из «Бергдорф Гудман» за 19 долларов 34 цента погубил этот неповоротливый шкаф Эрни Калкин.
Когда он поклонился, она уклонилась. Он повернулся к Эчике… которая уже стояла и сияла! Они сложились, как детали пазла. И закружились волчком.
Фергюс Форд принялся крутить в руках уголки своей салфетки и сложил из них мышиные ушки.
– Теперь, когда мы одни, Шик, могу я задать вам один вопрос?
– Рискните.
– Которой из вас я предназначен в кавалеры?
– Эчике.
Пролетел тихий ангел, и даже не один, прежде чем она спросила:
– А что?
– Не похоже, что это вы выгуливаете Эрни.
– Тонко подмечено. Скажем так, это Эрни выгуливает меня.
Этот лапидарный ответ его как будто удовлетворил, и он занялся превращением мышиных ушек в крылья чайки.
– Могу я попросить вас об услуге, Шик?
– Рискните.
– Вы не могли бы признаться за меня любезному Эрни, что я не технический директор у «Хэмонда и Шуйлера»?
Она взяла у него салфетку, распустила крылья чайки и соорудила зайчика.
– Можно было догадаться.
Он забрал салфетку назад. Зайчик превратился в лисичку – или в собачку.
– Как же вас угораздило вляпаться в это осиное гнездо?
Он подвигал тремя пальцами нижнюю челюсть лисички – или собачки – на манер марионетки.
– Я унаследовал замок в Версале. По условиям завещания от меня требуется выдать себя за технического директора славному парню из Кентукки.
Марионетка обмякла на тарелке с золотым ободком.
– Миссис Пиллет-Уилл, – со вздохом признался он. – Это она на самом деле директор.
– Директриса, – поправила Шик, развернув лисичку-собачку и превращая ее в кораблик Попая. – Если это «миссис».
– Увы, нет. Хоть и женского рода, миссис Пиллет-Уилл именно директор. Костюм-тройка, галстук, ботинки на шнурках и голос людоеда.
Шик прыснула.
– Кто же в таком случае вы, мистер Фергюсон Форд?
– Простой читчик. Винтик в гигантской машинерии «Хэмонда и Шуйлера». Рукописи, которые мы получаем, я раскладываю на три стопки. Смотри-ка-кажется-неплохо (самая скромная стопка, иногда и вовсе исчезающая). Так-себе-но-чем-черт-не-шутит (средняя стопка). И наконец Ни-в-коем-случае. Эти поступают горами, особенно по вторникам. Почему по вторникам? На этот счет теории у меня нет. Короче говоря, я читаю Так-себе-но-чем-черт-не-шутит и Смотри-ка-кажется-неплохо и пишу подробные рецензии.
– Вам платят за каждую рецензию?
– Да, за каждую рукопись.
Шик развернула салфетку, разгладила ее ладонью и сложила в классический квадрат.
– Вам всё же дана какая-никакая власть, а? Скотт Фицджеральд обязан своей славой «винтику», написавшему рецензию на его первую рукопись.