Он вернулся через две минуты, торжествующе размахивая двумя блоками билетиков на танец.
– Теперь я могу провести с вами весь вечер!
Она позволила себе мысленно содрогнуться.
– Вы очень любезны.
– Да, воспитание у меня безупречное.
Очевидно, это была правда. Пробор в его волосах явно не менял своего местоположения с пяти лет. Изысканными манерами и здоровой кожей, чуть тронутой свежим загаром из Флориды или Аспена, он напомнил ей Джей Джея.
– Если вам нужен адвокат… – снова начал он, повысив голос, чтобы перекрыть потуги оркестра на подражание
– Вы это уже говорили. Что мне делать с адвокатом?
– Танцевать, например.
Его руки прижимали ее крепко, с той хитроватой самоуверенностью, что бывает только от сильной робости. Он то и дело вздрагивал от выстрелов в тире.
– Вы только думаете, будто свингуете, а сами семените.
– Признаюсь, я совсем не умею танцевать.
– Зачем же тогда вы купили столько билетиков?
– Чтобы побыть с вами. Поболтать. Это я умею.
– Что вы еще умеете, будущий мэтр Доусон-Эймс?
– Стараюсь убедить дам называть меня Чаком.
Он продолжал свинго-семенить. Она подлаживалась.
– Вы прекрасны, как сокровища Бегумы, – выпалил он в порыве, подобном прыжку с моста над горным потоком.
– Спасибо. Только меня не украсть и не похитить.
Он замолчал. Наверно, рассердился.
– А еще? – заговорила она мягче. – Помимо учебы на адвоката, полезного для моих знакомых?
– Гуляю. В воскресенье хотел посмотреть Большой Каньон. Но он закрыт.
Хэдли невольно рассмеялась над этой бородатой шуткой. Приободрившись, он спросил:
– Как вам мой ритм? Я прибавил опыта за четыре минуты, правда?
– История рассудит.
– Вы давно в Нью-Йорке, Хэдли?
– Три года.
– Как? И я три года потратил впустую, не зная вас?
Он прижал ее еще крепче и, кажется, собрался поцеловать. Она уклонилась.
– Минутку, мэтр Чак. Не надейтесь наверстать за один танец три упущенных года.
Три года назад сосед-лавочник еще дарил ей палочки лакрицы, леденцы и шарики.
Три года назад Арлан…
Арлан.
– ОК. Тогда я потерплю. Скажем, секунд тридцать?
– Вы шалопай, Чак.
Имитацию
– Я хочу потанцевать с мадемуазель! – не отставал Галстук Индиго, продолжая отбивать зорю между лопаток юноши.
– Она занята. Вы же видите.
– Я вам потом ее верну, – примирительно пообещал мужчина.
Чак решительно отстранил его ладонью. Галстук Индиго от возмущения аж выскочил из клетчатого пиджака.
– Эй-эй! Не лапай меня своими грязными…
Увесистый кулак пронесся перед самым носом Хэдли и врезался точнехонько в скулу будущего адвоката с таким звуком, словно спелый арбуз упал на асфальт. Парень отлетел прямо в центр танцующей группы. Та с визгом увлекла его под столик, где ужинали парочки. Те с воплем вскочили с мест.
В считаные секунды образовалась куча-мала. Хэдли видела, как жестикулируют руки, падают тела, опрокидываются столы и стулья, бьются тарелки и стаканы. Музыка смолкла.
Откуда-то вывернулась Лили, толкнула Хэдли под локоть.
– Самые неуклюжие. Я всегда говорила.
В какофонии воплей, тумаков и затрещин из толпы вынырнул патрон.
И в обычное время Бенито Акавива отличался луженой глоткой и орал, даже чтобы попросить стакан воды. Но никогда еще Хэдли не слышала такого феноменального трубного гласа.
–
За ним поспешал Людвиг, официант, при необходимости выполнявший и функции вышибалы. Они быстрым взглядом окинули побоище, выхватили двух зачинщиков и за шиворот потащили их по прямой к выходу.
– Не переживай за этого сопливого дурака, – шепнула Лили, увидев лицо Хэдли. – Он просто сопливый дурак.
По-прежнему в сопровождении Людвига, вытиравшего руки, мистер Акавива поставил всем выпивку по случаю возвращения в колею. Толпа растеклась по залу под гомон голосов, взрывы смеха, музыку и пальбу из тира.
Патрон с хмурым видом остановился перед Хэдли.
– Она не виновата! – вступилась за нее Лили. – Этот мальчишка не хотел ее отпускать.
– Вас не спрашивают! – рявкнул он, даже не взглянув на нее, и продолжал, тыча пальцем в Хэдли: – Вы! Что такая девушка, как вы, делает в этой дыре? А? Давно ломаю над этим голову. Почему бы вам не танцевать в другом месте?
– Вы… Вы увольняете меня, мистер Акавива? – всхлипнула она дрожащим и каким-то особенно тонким голосом.
– Разве я это сказал, дурочка? – состроил он гневную гримасу. – Я только говорю, что вам здесь не место.
С этими словами, произнесенными – небывалое дело – вполголоса, он отвернулся и пошел восвояси. Людвиг, направляясь к бару, пообещал на полном серьезе:
– Если этот перец еще вздумает приставать, я сам сломаю ему руку в трех местах. На первом этаже. На втором. На чердаке.