Танец с Фредом Астером

Она помолчала и добавила с улыбкой, чуть тронутой горечью:

– Удача наконец-то перестала отворачиваться от меня. Я стану миссис О’Грэди. После Охара… смешно, правда? По документам моих родителей часто принимали за ирландцев. Это даже спасало нас иногда, в начале войны… Вы подумали насчет личного штришка? – спросила она, когда Хэдли распаковала форму.

– Ах ты, и правда. Совсем забыла. Боюсь, у меня нет ничего особенно примечательного. Это обязательно?

– Скажем так, желательно. Мистеру Биллингсли понравится. Смотрите…

И Бетти показала ей свой «личный штришок»: большой цветок пиона из каплевидных нефритов и гранатов; он прикалывался плашмя на плечо блузки, а жемчужная листва ниспадала до самых пуговок.

– Он великолепен!

– Все клиентки хотят его погладить. Нефрит – такой нежный, теплый камень… Это моей бабушки Сэцуко.

Она убрала пион в шелковый мешочек.

– Бабушка умерла в лагере для перемещенных лиц, вместе с мамой… Пневмония. В пустыне такие холодные ночи, а днем пекло.

Хэдли слышала краем уха об этих лагерях, где американцев держали несколько лет только за их японское происхождение. Америка стыдливо замалчивала эту тему.

После нападения японцев на американскую базу в Перл-Харборе Соединенные Штаты постановили, что все граждане с японскими фамилиями являются подозрительными лицами. Возможными шпионами. Потенциальными врагами.

Без причин, без доказательств людей хватали целыми семьями и сажали в лагеря, охраняемые военными, среди пустыни.

– Вы… вы тоже были там?

– Да, я была с ними, и мой братишка Джерри тоже. В Юте.

Бетти сняла с вешалки жакет и принялась чистить щеткой рукава.

– А ведь мы американцы. Настоящие американские граждане. Папа был тренером бейсбольной команды в Кертис-Хилле. Он покупал «Честерфильд» тайком от мамы, подражал Рональду Рейгану в рекламе. Он был немного похож на него. До лагеря, а когда его выпустили, в самом конце войны, уже совсем не был похож. А мама работала в кинозале Кертис-Хилла, она знала наизусть все фильмы с Джорджем Рафтом, Мириам Хопкинс, Бобом Хоупом и Дороти Ламур… С утра до вечера крутила пластинки Руди Валле. Она выписывала «Сатердей Ивнинг Пост», ее любимый роман был «Бэк-стрит»[136]. Она дала нам американские имена. Брата назвала Джереми. Меня Элизабет.

С самого начала своего рассказа она медленно водила щеткой по одному и тому же рукаву. Хэдли молча слушала, и сердце у нее сжималось.

– Это началось с объявлений в витринах, с расклеенных по городу афишек: Запрещается лицам японского происхождения выходить на улицу после такого-то часа. Запрещается лицам японского происхождения передвигаться в радиусе больше пяти миль от дома. Директивы и инструкции для лиц японского происхождения… Каждую неделю появлялись новые. Нас стали называть япошками, косоглазыми, желтыми… Если незнакомый человек спрашивал: «Япошка или китаёза?», мы отвечали «китаёза», чтобы нас оставили в покое.

Когда в 1942 году за нами пришли фэбээровцы, никто ничего не понял. Мы были американцами и патриотами. Мы ненавидели эту Японию, объявившую нам войну. Так за что же? Мы родились в Сан-Франциско, в Цинциннати, в Вашингтоне, в Питтсбурге… Только позже, в битком набитых поездах, куда нас загоняли толпами, да, только тогда нам открылась правда. Это было… из-за наших черных и жестких волос, из-за маленького носа и раскосых глаз, из-за нашей кожи, не такой светлой, как ваша. Нас сажали в лагеря, потому что мы звались Хаядзаки, Хэцудо, Мудзияка, Ямао.

Щетка остановилась.

– Меня будут звать О’Грэди, на что мне жаловаться? Зачем я морочу вам голову моими историями…

Она увидела слезинки в глазах Хэдли.

– О, не надо…

– Мне очень жаль, Бетти. Мне ужасно, ужасно жаль.

Они молча пожали друг другу руки под сенью аиста на настенном светильнике, дружелюбно склонившего к ним клюв.

– Ну, за работу, – сказала Бетти с вымученным смешком. – Когда выйдете, найдете вашу униформу в этом шкафчике. Вот ключ. И не забудьте, слышите… Personal touch[137].

* * *

Вернувшись в «Джибуле», Хэдли приступила к поискам.

Она не сходила с ума по украшениям, и было у нее их немного: брошь с выпавшими камешками, колечко, которое стало ей велико. И нитка жемчуга, вдвойне дорогая ее сердцу: жемчуг принадлежал ее матери, она его ей подарила, к тому же нитка была на ней тогда, в поезде, когда она встретила Арлана.

Но это всё неоригинально. Нужно… Она сама не знала, что нужно. У Шик была брошка в виде павлина… Ладно, там будет видно.

Она вспомнила об этом через день, когда почтальон вручил ей конверт с аистом в цилиндре на печати.

– Приглашение на раут к богатеям?

– Письмо о приеме на работу в «Сторк», Бенни.