Танец с Фредом Астером

Месяц в небе хотел подцепить на рог то ли печенье в буфете, то ли голову в подсвеченном синим бассейне. Маракасы оркестра громыхали в унисон шелесту пальм. Гавана оказалась в точности похожа на мечту о Гаване, подумала Пейдж. От цветного кино Натали Калмус[150] до музыкальной комедии. Еще минута – и ввалится с шумом и гамом вся гоп-компания Кармен Миранды.

– Говорят, на этом острове готовится революция, – томно прошептал под томные звуки бонгов – бонг-бонг – мужчина в светлом льняном костюме. – Кому помешали лангусты и пина-колада?

– Криминалиссимо, – отозвалась языческая богиня, танцевавшая с ним в тесном объятии на высоких сверкающих каблуках.

Сегодня вечером они отпразднуют последнее представление «Большого ножа» на Кубе. И девять вызовов на бис «Лотереи»!

После спектакля вся труппа поужинала на скорую руку под аркадами у моря, на Молеконе, не переодевшись, – в сценических костюмах остались даже Нэнси и Джоан, исполнительницы главных женских ролей в пьесе, даже Джон Гарфилд, голливудская звезда, которого все почему-то звали Джули. Потом они вернулись в отель «Капри» одеться в цивильное и навести красоту для прощания с Гаваной… которое должно было неминуемо закончиться в баре «Слоппи Джо» или в клубе «Буэна Виста»…

Если это и есть жизнь артиста, мне, пожалуйста, билет в один конец, думала Пейдж.

– Хотите потанцевать с нами? – пророкотал ей на ухо незнакомый мужчина – она не заметила, как он подошел.

– С нами?

– Со мной и моим пуншем, – пояснил он, фатовато улыбаясь и показывая бокал.

Девушка закатила глаза к тропическому небу.

– Вы с виду не бедный. Могли бы позволить себе более блестящую реплику.

И она отвернулась, выискивая знакомые лица.

Но она была первой. Встречу назначили здесь, у бассейна. Пейдж наскоро приняла душ, надела вечернее платье (позаимствованное у Эчики), совсем простое, белое, из струящегося шелка. Она лишь потеряла две минуты, провозившись с застежками золоченых сандалий, купленных на последней распродаже в «Бонвит Теллер» (и, стало быть, по определению маловатых) за целое состояние.

Недалеко от нее беседовали две женщины в шезлонгах.

– После смерти папы, – говорила одна, давясь от смеха, – мама стала настоящей полуночницей. Она теперь говорит «добрый вечер» молочнику и «доброе утро» ночному сторожу.

– Немыслимо! – отвечала вторая так же весело. – В холодильнике у нее одни орхидеи.

– Ее не узнать. Раньше она была похожа на картинку с пакета муки для блинов. Слушала сериалы по радио и пекла пирожки…

Официант-метис нес поднос с коктейлями, цветовой гамме которых позавидовал бы Пикассо. Какая-то женщина тотчас протянула пальцы с алым маникюром… которые резко отстранил муж, уже державший бокал.

– Я брошу пить, когда мы вернемся, – пообещала она капризно-томным голоском.

– Столь же вероятно, как чернокожий в Белом доме, – невозмутимо ответил он.

– Умориссимо, – проворковала богиня на сверкающих каблуках, покачивающаяся в танце рядом с ними.

– Как знать? – сказал кто-то рядом с Пейдж.

Это был Виктор, ее однокурсник. Вик Вальдес, робкий юноша, по жизни говоривший мало и тихо, оборачивался на сцене яростным демоном, который мог и до смерти напугать, и рассмешить до колик.

– Как знать? – повторил он, усаживаясь в гамак рядом с ней. – Быть может, однажды Америка выберет президента с таким же цветом кожи, как у меня.

– Думаешь, у Америки хватит наглости? – спросила она, сделав знак официанту.

– Это у нее в генах. Он будет негром, евреем или латиносом… Однажды. Боюсь только, что я не доживу.

Он блаженно вздохнул.

– Сто лет я не чувствовал себя в таком ладу с самим собой. Заходить в любое кафе, не боясь, что тебя вышвырнут, подниматься в свой номер не по черной лестнице… Да и просто быть в этом отеле… вместе с друзьями. Это как если ты сам не знаешь, до чего устал. Только когда отдыхаешь, чувствуешь, как вся эта тяжесть наваливается на плечи. Выучусь-ка я меренге[151] и переберусь сюда.

– Но ведь президент Кубы белый, – возразила она. – У этого Сокарраса вид бухгалтера, который подворовывает из кассы.

Внезапно проснулись бонги и заиграли крещендо зажигательную мамбу. Пейдж отставила бокал.

– Потанцуем?

Стоя перед ним, она уже задвигалась в ритме. Вик сидел и смотрел на нее, такой нерешительный… Она потянула его за руку и заставила встать.

Некоторое время они танцевали молча, тесно прижавшись друг к другу. О, этот мотив, этот рефрен… она знала! Только не в этой непривычной версии мамбо (определенно более веселой, чем та, что звучала повсюду).

– Again… – пропела Пейдж. – This couldn’t happen again…

Она инстинктивно прижалась щекой к щеке Вика. Он отпрянул.

– Тебе не нравится мой запах? – спросила она с притворным испугом.

– Твой запах божественный, небесный, фантастический, Пейдж! Но…

– «Флореаль», последняя новинка от Корде, Париж, Рю-де-ла-Пе, 15.