Таня Гроттер и кольца Четырёх Стихий (СИ)

Аббатикова потёрла замёрзшую щёку и натянула на голову капюшон.

— А поэтому мне не важно, что было или что будет потом! Мне важно, что я вижу и чувствую сейчас: он ломает себя! — с жаром воскликнула бывшая некромагиня, однако, уже начиная успокаиваться. — Лен, мы что, правда должны просто стоять и смотреть на всё это со стороны? Не только на Глеба — вообще, на всё. Разве нельзя ну хоть как-то помочь?

— Нельзя! И мы не просто должны — мы обязаны, как же ты не понимаешь? Мы обязаны молчать и ни в коем случае не пытаться вмешаться. По крайней мере, если хотим, чтоб всё прошло так, как и должно пройти, — уверенно заявила Свеколт, ёжась от сквозняка.

— Не понимаю, откуда у тебя такая уверенность, что я прочла всё правильно? Вдруг я ошиблась? Или мы просто истолковали всё не так, как нужно было? Что, если мы наоборот должны вмешаться?

Лена устало покачала головой.

— Слишком много вопросов, на которые даже я не могу тебе ответить. Но я остаюсь при своём мнении: я буду молчать. И ты тоже будешь.

— И это не он себя ломает, — помолчав, не без раздражения в голосе прибавила Свеколт. — Это она ломает его. И в этом нет ничего плохого. Мы уже были сломлены, когда прилетели на этот остров. Сломались и срослись ещё на Алтае — криво, неправильно, как повезло. Помнишь, что делают в этом случае с костями? Их ломают снова, чтоб дать структуре кости возможность восстановиться как нужно. Именно это Гроттер — впрочем, вряд ли отдавая себе в этом отчёт, — и делала с ним последние несколько лет. Больно — да, но Глебу это только на пользу. Так что хватит жалеть его.

— А теперь пойдём отсюда, пока нас не заметили. Глеб нам слежки точно не простит, — вздохнув, закончила Свеколт и, не дав Аббатиковой возразить, за руку увлекла её в один из проходов, лучами расходившихся от той лестничной площадки, где они стояли.

В это время, не подозревая о наличии ещё двух человек на лестнице в эту ночь, Глеб всё так же стоял, зарывшись лицом в Танины мокрые волосы и, закрыв глаза, слушал её дыхание.

Таня дышала медленно и ровно. Ни слова не сказала. Даже не пошевелилась. Её пальцы по-прежнему сжимали его ладонь, но на лице не было ни одной эмоции. Такому каменному выражению лица, как было сейчас у Гроттер, могли позавидовать даже случайные путники, на свою беду повстречавшие Медузию Горгонову в дни её буйной юности. Как известно, мимика зачастую отражает мысли человека, а из головы у Тани в данный отрезок времени просто вымело все мысли. Кто это там сказал, что человек не может не думать? Чушь какая! Таня не думала уже целых две минуты. Хотя…

Всё же одна мысль у неё была. И то, это можно было расценить скорее как инструкцию к выживанию, продиктованную не столько частью мозга, отвечающей за мыслительный процесс, сколько природным инстинктом: «Дыши. Просто дыши, Гроттер», — одиноко вертелась у неё в голове «инструкция к выживанию». И ещё чувствовала она себя как-то странно…

Прислушавшись к своим ощущениям, Таня, наконец, осознала, что было не так. Её волосы перестали поливать водой ступеньки лестницы, одежда начала медленно просыхать, а руки и ноги снова вернули себе нервные окончания и теперь просто зудели от холода, а не тихо синели отдельно от тела.

— Спасибо, — раньше, чем она успела произнести это, прошептал Бейбарсов возле её уха.

Руки, на секунду ещё сильнее сжав, отпустили Таню, а ладонь Глеба выскользнула из её пальцев.

Ведьма снова ощутила обступивший её со всех сторон холод. Сквозняк, мечущийся вверх-вниз по ступеням лестницы, мгновенно сменил курс, учуяв новую жертву. С секунду Таня всё еще пребывала в неком ступоре, а потом, очнувшись, выдохнула:

— Бейбарсов, что?.. Что это ещё такое сейчас было?

Но, обернувшись, никого не увидела. Уже второй раз за ночь её оставили одну стоять на жуткой холодине, при том даже не попрощавшись.

— Похоже, это начало становиться модной тенденцией сезона, — со вздохом отметила Таня, привалившись спиной к каменной стене и закрывая лицо ладонями. Впрочем, она тут же отскочила от неё: промёрзшие камни отнимали тепло так, словно вместе с ним душу вытягивали.

Спускаясь вниз в обнимку с оледеневшей курткой, Таня раздосадовано щипала рукав свитера, как всегда ощущая себя сплошь и везде виноватой. Ладно ещё Бейбарсов обниматься полез, но она-то зачем в его руки вцепилась так, что, наверное, следы от ногтей остались?

Ей стало ещё неприятнее и совестливее от мысли, что Ванька сейчас помогает всем Тибидохс спасать, ещё и драконов выхаживает, а она мало того, что в магпункте всё это время провалялась, так ещё и...

— Тьфу ты, сынок внученьку подарил! — вдруг заскрипело сварливым старческим голосом кольцо на Танином пальце. — О женщины, нет вас прекрасней и коварней! Сами творят Чума побери что, а потом сами же плачутся на свою «нелёгкую» долю! А зачем на шею тогда этому долба-… тьфу ты, доброму молодцу вешалась, раз теперь грызёшься?

Внучка Феофила возмущённо встряхнула ладонь с кольцом.

— Эй, я ни к кому не вешалась! Дед, ты же сам прекрасно знаешь!

Из перстня посыпались зелёные искры.