А Жалоносец все смотрел и смотрел на нас, или, может, на людей своего мира, которые по какой-то причине располагались относительно него на тех же местах, что и мы. Это продолжалось минут десять. То, что последовало, лучше описать вкратце, не вдаваясь в подробности. Он – или оно – начал двигаться и жестикулировать так непристойно, что даже после всего увиденного я едва верил глазам. Если бы слабоумный беспризорник, широко ухмыляясь, проделывал такое позади склада в ливерпульских доках, вас бы передернуло. Но главный ужас заключался в том, что Жалоносец предавался своему занятию с несокрушимой серьезностью и ритуальной торжественностью и все это время смотрел на нас, не мигая – или нам так казалось.
Внезапно все исчезло. Мы снова видели Темную башню снаружи, а за нею – синее небо и белые облака.
3
На следующий день, расположившись в преподавательском садике, мы наметили программу. Мы были осовевшие от недосыпа и от сладостного благоухания позднего лета. В наперстянках гудели пчелы, котенок, непрошеным забравшийся на колени к Рэнсому, вытягивал лапки, тщетно пытаясь поймать или хотя бы потрогать сигаретный дым. Мы решили наблюдать за хроноскопом по очереди и составили расписание. Подробностей не помню; мы часто забегали глянуть на экран не в свое дежурство или нас звали посмотреть на какое-нибудь особенно интересное явление, так что эти две недели совершенно перепутались у меня в голове. Колледж опустел, и Орфью сумел подыскать для всех нас комнаты в своем же подъезде. Все это, кроме картин на экране самого хроноскопа, вспоминается мне как сумбур полуночных визитов и полуденных завтраков, бутербродов в предрассветные часы, ванн и бритья в неурочное время, а на заднем плане – неизменный сад, который, будь то в звездном или солнечном свете, казался нашей единственной связью с нормальностью.
– Ну что ж, – объявил Орфью, зачитав вслух исправленное расписание, – значит, договорились. И в самом деле, Скудамур, не вижу, почему бы вам не взять пару дней отпуска в конце следующей недели.
– Собрались куда-то? – спросил я.
– Нет, – отвечал Скудамур. – Приезжает моя невеста – конечно, я могу попросить ее повременить до октября.
– Ни в коем случае, старина, ни в коем случае, – возразил Макфи. – Если вы наблюдали за этими чертями целый семестр, надо бы вам развеяться. Орфью, отсылайте его на выходные, непременно отсылайте!
Орфью кивнул и улыбнулся:
– Так они вам не по душе?
– Симпатии и антипатии в науку привносить не следует, согласен, – сказал Макфи и, помолчав, добавил: – Эх, знать бы, будущее это или прошлое! Ну да прошлым оно быть никак не может. От цивилизации остались бы хоть какие-нибудь следы. А если это будущее – Боже, подумать только, что мир дойдет до
– Археологи знают куда меньше, чем вы думаете, – заметил я. – В конце концов, все эти раскопанные ими горшки и черепа сохранились по чистой случайности. Вполне могли быть десятки цивилизаций, не оставивших по себе никаких следов.
– Рэнсом, а вы что думаете? – спросил Орфью.
Рэнсом, опустив голову, играл с котенком. Он был очень бледен и ответил, не поднимая глаз:
– По правде сказать, я боюсь, то, что мы видели прошлой ночью, возможно, в будущем уготовано нам всем. – И видя, что мы его не поняли, он с явной неохотой добавил: – Думается мне, что Темная башня находится в аду.
В других обстоятельствах это замечание сошло бы за безобидное чудачество, по крайней мере в глазах некоторых из нас, но после ночных событий мы были слегка не в себе. Что до меня, помню, что в тот момент – а момент этот запомнился навсегда, – меня захлестнул бешеный гнев на Рэнсома вперемешку с потоком странных, архаичных мыслей, мыслей без названия и чувств из далекого, внутриутробного прошлого. Орфью не произнес ни слова, но принялся выколачивать трубку о край шезлонга с такой яростью, что трубка сломалась. Выругавшись, он отшвырнул куски прочь. Макфи издал горловой рык и передернул плечами. Даже Скудамур глядел свысока, словно произошло что-то неприличное, и мурлыкал себе под нос какой-то мотивчик. В воздухе разливалась тлетворная ненависть. Рэнсом как ни в чем не бывало гладил котенка.
– Прошу заметить, – наконец заявил Макфи, – я вообще отказываюсь признавать, что все это происходит в прошлом либо будущем. С тем же успехом оно может оказаться галлюцинацией.
– Вы вольны провести расследование, если угодно, – отозвался Орфью, как мне показалось непозволительно грубо, так что я сказал (куда громче, чем собирался):
– Ни о каких расследованиях речи не идет. Макфи сказал – галлюцинация, а не жульничество.
– Не мы первыми потребовали затемнить комнату, – с ледяной учтивостью напомнил мне Скудамур.
– На что вы намекаете? – взвился я.
– Это вы намекаете, сэр.
– Ничего подобного!
– Да какая муха укусила вас обоих? – вмешался Макфи. – Вы сегодня словно дети малые, право слово.
– Мистер Льюис первым употребил слово «жульничество», – объяснил Скудамур.