Читаем Темная башня полностью

А Жалоносец все смотрел и смотрел на нас, или, может, на людей своего мира, которые по какой-то причине располагались относительно него на тех же местах, что и мы. Это продолжалось минут десять. То, что последовало, лучше описать вкратце, не вдаваясь в подробности. Он – или оно – начал двигаться и жестикулировать так непристойно, что даже после всего увиденного я едва верил глазам. Если бы слабоумный беспризорник, широко ухмыляясь, проделывал такое позади склада в ливерпульских доках, вас бы передернуло. Но главный ужас заключался в том, что Жалоносец предавался своему занятию с несокрушимой серьезностью и ритуальной торжественностью и все это время смотрел на нас, не мигая – или нам так казалось.

Внезапно все исчезло. Мы снова видели Темную башню снаружи, а за нею – синее небо и белые облака.

3

На следующий день, расположившись в преподавательском садике, мы наметили программу. Мы были осовевшие от недосыпа и от сладостного благоухания позднего лета. В наперстянках гудели пчелы, котенок, непрошеным забравшийся на колени к Рэнсому, вытягивал лапки, тщетно пытаясь поймать или хотя бы потрогать сигаретный дым. Мы решили наблюдать за хроноскопом по очереди и составили расписание. Подробностей не помню; мы часто забегали глянуть на экран не в свое дежурство или нас звали посмотреть на какое-нибудь особенно интересное явление, так что эти две недели совершенно перепутались у меня в голове. Колледж опустел, и Орфью сумел подыскать для всех нас комнаты в своем же подъезде. Все это, кроме картин на экране самого хроноскопа, вспоминается мне как сумбур полуночных визитов и полуденных завтраков, бутербродов в предрассветные часы, ванн и бритья в неурочное время, а на заднем плане – неизменный сад, который, будь то в звездном или солнечном свете, казался нашей единственной связью с нормальностью.

– Ну что ж, – объявил Орфью, зачитав вслух исправленное расписание, – значит, договорились. И в самом деле, Скудамур, не вижу, почему бы вам не взять пару дней отпуска в конце следующей недели.

– Собрались куда-то? – спросил я.

– Нет, – отвечал Скудамур. – Приезжает моя невеста – конечно, я могу попросить ее повременить до октября.

– Ни в коем случае, старина, ни в коем случае, – возразил Макфи. – Если вы наблюдали за этими чертями целый семестр, надо бы вам развеяться. Орфью, отсылайте его на выходные, непременно отсылайте!

Орфью кивнул и улыбнулся:

– Так они вам не по душе?

– Симпатии и антипатии в науку привносить не следует, согласен, – сказал Макфи и, помолчав, добавил: – Эх, знать бы, будущее это или прошлое! Ну да прошлым оно быть никак не может. От цивилизации остались бы хоть какие-нибудь следы. А если это будущее – Боже, подумать только, что мир дойдет до такого, а мы бессильны это предотвратить.

– Археологи знают куда меньше, чем вы думаете, – заметил я. – В конце концов, все эти раскопанные ими горшки и черепа сохранились по чистой случайности. Вполне могли быть десятки цивилизаций, не оставивших по себе никаких следов.

– Рэнсом, а вы что думаете? – спросил Орфью.

Рэнсом, опустив голову, играл с котенком. Он был очень бледен и ответил, не поднимая глаз:

– По правде сказать, я боюсь, то, что мы видели прошлой ночью, возможно, в будущем уготовано нам всем. – И видя, что мы его не поняли, он с явной неохотой добавил: – Думается мне, что Темная башня находится в аду.

В других обстоятельствах это замечание сошло бы за безобидное чудачество, по крайней мере в глазах некоторых из нас, но после ночных событий мы были слегка не в себе. Что до меня, помню, что в тот момент – а момент этот запомнился навсегда, – меня захлестнул бешеный гнев на Рэнсома вперемешку с потоком странных, архаичных мыслей, мыслей без названия и чувств из далекого, внутриутробного прошлого. Орфью не произнес ни слова, но принялся выколачивать трубку о край шезлонга с такой яростью, что трубка сломалась. Выругавшись, он отшвырнул куски прочь. Макфи издал горловой рык и передернул плечами. Даже Скудамур глядел свысока, словно произошло что-то неприличное, и мурлыкал себе под нос какой-то мотивчик. В воздухе разливалась тлетворная ненависть. Рэнсом как ни в чем не бывало гладил котенка.

– Прошу заметить, – наконец заявил Макфи, – я вообще отказываюсь признавать, что все это происходит в прошлом либо будущем. С тем же успехом оно может оказаться галлюцинацией.

– Вы вольны провести расследование, если угодно, – отозвался Орфью, как мне показалось непозволительно грубо, так что я сказал (куда громче, чем собирался):

– Ни о каких расследованиях речи не идет. Макфи сказал – галлюцинация, а не жульничество.

– Не мы первыми потребовали затемнить комнату, – с ледяной учтивостью напомнил мне Скудамур.

– На что вы намекаете? – взвился я.

– Это вы намекаете, сэр.

– Ничего подобного!

– Да какая муха укусила вас обоих? – вмешался Макфи. – Вы сегодня словно дети малые, право слово.

– Мистер Льюис первым употребил слово «жульничество», – объяснил Скудамур.

Перейти на страницу:

Все книги серии Космическая трилогия (Льюис)

Темная башня
Темная башня

Произведения К. С. Льюиса, составившие этот сборник, почти (или совсем) неизвестны отечественному читателю, однако тем более интересны поклонникам как художественного, так и философского творчества этого классика британской литературы ХХ века.Полные мягкого лиризма и в то же время чисто по-английски остроумные мемуары, в которых Льюис уже на склоне лет анализирует события, которые привели его от атеизма юности к искренней и глубокой вере зрелости.Чудом избежавший огня после смерти писателя отрывок неоконченного романа, которым Льюис так и не успел продолжить фантастико-философскую «Космическую трилогию».И, наконец, поистине надрывающий душу, неподдельной, исповедальной искренности дневник, который автор вел после трагической гибели любимой жены, – дневник человека, нашедшего в себе мужество исследовать свою скорбь и сделать ее источником силы.

Клайв Стейплз Льюис

Классическая проза ХX века

Похожие книги

И пели птицы…
И пели птицы…

«И пели птицы…» – наиболее известный роман Себастьяна Фолкса, ставший классикой современной английской литературы. С момента выхода в 1993 году он не покидает списков самых любимых британцами литературных произведений всех времен. Он включен в курсы литературы и английского языка большинства университетов. Тираж книги в одной только Великобритании составил около двух с половиной миллионов экземпляров.Это история молодого англичанина Стивена Рейсфорда, который в 1910 году приезжает в небольшой французский город Амьен, где влюбляется в Изабель Азер. Молодая женщина несчастлива в неравном браке и отвечает Стивену взаимностью. Невозможность справиться с безумной страстью заставляет их бежать из Амьена…Начинается война, Стивен уходит добровольцем на фронт, где в кровавом месиве вселенского масштаба отчаянно пытается сохранить рассудок и волю к жизни. Свои чувства и мысли он записывает в дневнике, который ведет вопреки запретам военного времени.Спустя десятилетия этот дневник попадает в руки его внучки Элизабет. Круг замыкается – прошлое встречается с настоящим.Этот роман – дань большого писателя памяти Первой мировой войны. Он о любви и смерти, о мужестве и страдании – о судьбах людей, попавших в жернова Истории.

Себастьян Фолкс

Классическая проза ХX века
Соглядатай
Соглядатай

Написанный в Берлине «Соглядатай» (1930) – одно из самых загадочных и остроумных русских произведений Владимира Набокова, в котором проявились все основные оригинальные черты зрелого стиля писателя. По одной из возможных трактовок, болезненно-самолюбивый герой этого метафизического детектива, оказавшись вне привычного круга вещей и обстоятельств, начинает воспринимать действительность и собственное «я» сквозь призму потустороннего опыта. Реальность больше не кажется незыблемой, возможно потому, что «все, что за смертью, есть в лучшем случае фальсификация, – как говорит герой набоковского рассказа "Terra Incognita", – наспех склеенное подобие жизни, меблированные комнаты небытия».Отобранные Набоковым двенадцать рассказов были написаны в 1930–1935 гг., они расположены в том порядке, который определил автор, исходя из соображений их внутренних связей и тематической или стилистической близости к «Соглядатаю».Настоящее издание воспроизводит состав авторского сборника, изданного в Париже в 1938 г.В формате PDF A4 сохранён издательский дизайн.

Владимир Владимирович Набоков

Классическая проза ХX века
Один в Берлине (Каждый умирает в одиночку)
Один в Берлине (Каждый умирает в одиночку)

Ханс Фаллада (псевдоним Рудольфа Дитцена, 1893–1947) входит в когорту европейских классиков ХХ века. Его романы представляют собой точный диагноз состояния немецкого общества на разных исторических этапах.…1940-й год. Германские войска триумфально входят в Париж. Простые немцы ликуют в унисон с верхушкой Рейха, предвкушая скорый разгром Англии и установление германского мирового господства. В такой атмосфере бросить вызов режиму может или герой, или безумец. Или тот, кому нечего терять. Получив похоронку на единственного сына, столяр Отто Квангель объявляет нацизму войну. Вместе с женой Анной они пишут и распространяют открытки с призывами сопротивляться. Но соотечественники не прислушиваются к голосу правды – липкий страх парализует их волю и разлагает души.Историю Квангелей Фаллада не выдумал: открытки сохранились в архивах гестапо. Книга была написана по горячим следам, в 1947 году, и увидела свет уже после смерти автора. Несмотря на то, что текст подвергся существенной цензурной правке, роман имел оглушительный успех: он был переведен на множество языков, лег в основу четырех экранизаций и большого числа театральных постановок в разных странах. Более чем полвека спустя вышло второе издание романа – очищенное от конъюнктурной правки. «Один в Берлине» – новый перевод этой полной, восстановленной авторской версии.

Ханс Фаллада

Зарубежная классическая проза / Классическая проза ХX века