Читаем Темная башня полностью

Макфи уже собирался ответить, когда Рэнсом внезапно улыбнулся, извинился, а затем, осторожно ссадив с колен котенка, встал и ушел прочь. Этот трюк волшебным образом сработал. Оставшиеся четверо тотчас же принялись обсуждать чудаковатость Рэнсома, и спустя несколько минут мы уже снова пришли в благодушное настроение.

Нет нужды последовательно рассказывать о наших наблюдениях с этого момента и до той ночи, когда начались настоящие приключения. Я ограничусь лишь двумя-тремя фактами, которые теперь представляются важными.

Во-первых, мы узнали, как Темная башня выглядит снаружи. При свете дня мы разглядели то, чего не заметили ночью – здание недостроено. Леса еще не разобрали, бригады трудились не покладая рук, с восхода и до заката. Все они выглядели примерно как юноша, которого на моих глазах Жалоносец превратил в автомат, и подобно ему были одеты в одни лишь красные юбки вроде шотландских килтов. Более энергичных трудяг я в жизни не видывал. Они толпами накидывались на работу как муравьи; первое, что бросалось в глаза – это стремительность их прихотливых передвижений. Фоном для бурной деятельности служила плоская, поросшая деревьями равнина вокруг Темной башни; других строений видно не было.

Но на этой сцене присутствовали не только рабочие. Время от времени на стройке появлялись колонны солдат или, может статься, полиции – судя по ухмылкам и дерганым, механическим движениям, все эти люди подверглись жуткой операции. Во всяком случае, вели они себя подобно ужаленному юноше, и мы решили, что их поведение объясняется той же причиной. Рядом с марширующими колоннами неизменно бывали расставлены тут и там небольшие пикеты этих «дергунчиков», как мы их называли, – видимо, чтобы надзирать за работами. Обед строителям приносила бригада дергунчиков-женщин. У каждой колонны были свои флаги и свой оркестр, и даже пикеты обычно могли похвастаться каким-нибудь музыкальным инструментом. Для нас, понятное дело, в Иновременном мире царило безмолвие; на самом деле, там, верно, не умолкали гвалт и грохот: такой шум поднимали и рабочие, и оркестры. У пикетчиков были плети, но я не видел, чтобы их пускали в ход. Напротив, дергунчики, по-видимому, пользовались всеобщей любовью: когда прибывал очередной отряд, все ненадолго бросали работу и приветствовали их радостными жестами и, по-видимому, ликующими возгласами.

Не помню, сколько раз мы наблюдали за этой сценой, прежде чем заметили «двойника Скудамура». Прозвище это ему дал Макфи. Двое мужчин на переднем плане пилили каменный блок, и все мы какое-то время недоумевали, поскольку в лице одного из них ощущалось что-то неуловимо знакомое, как вдруг шотландец вскричал:

– Да это ж ваш двойник, Скудамур. Вы только посмотрите! Это ваш двойник!

Как только это прозвучало вслух, отрицать очевидное стало невозможно. Один из рабочих не просто походил на Скудамура: это и был Скудамур, вплоть до последнего ногтя и последнего волоса; само выражение его лица, когда он поднимал голову и говорил что-нибудь второму пильщику, мы десятки раз наблюдали у Скудамура не далее как сегодня утром. Кое-кто попытался обратить все в шутку, но подозреваю, самому Скудамуру уже тогда было не по себе. Впрочем, благодаря этому открытию наблюдать за кипучей деятельностью на стройке (а хроноскоп зачастую показывал именно эти картины по несколько часов кряду) становилось интереснее. Высматривать Двойника в толпе и следить за ним, куда бы тот ни направился, сделалось нашей забавой; и всякий раз, как кто-нибудь возвращался после недолгой отлучки, он первым делом обычно спрашивал: «Как там Двойник?»

Время от времени картина внезапно менялась, как это случается в воображении. Мы так и не выяснили почему. Помимо нашей воли мы вновь оказывались в обиталище Жалоносца, а оттуда переносились в какие-то бараки, где дергунчики ели, или в каморку, где спал какой-нибудь усталый работяга, и опять наружу – к облакам и кронам деревьев. Иногда мы часами наблюдали за тем, что повторялось снова и снова, а потом на экране стремительно проносились дразнящие проблески чего-то нового и интересного.

Все это время мы не сомневались, что смотрим либо на далекое будущее, либо на далекое прошлое, хотя Макфи иногда считал своим долгом напомнить, что это не доказано. И никто из нас по-прежнему не замечал самого очевидного.

Нежданным открытием мы обязаны Макфи, но прежде, чем к нему перейти, следует записать еще один эпизод. Для меня все началось с того, что часов в пять утра, перед тем, как лечь спать, я заглянул в «обсерваторию» – так мы теперь называли малую гостиную Орфью. Дежурил Скудамур, и я по всегдашнему обыкновению полюбопытствовал, как там Двойник.

– Мне кажется, он умирает, – проговорил Скудамур.

Перейти на страницу:

Все книги серии Космическая трилогия (Льюис)

Темная башня
Темная башня

Произведения К. С. Льюиса, составившие этот сборник, почти (или совсем) неизвестны отечественному читателю, однако тем более интересны поклонникам как художественного, так и философского творчества этого классика британской литературы ХХ века.Полные мягкого лиризма и в то же время чисто по-английски остроумные мемуары, в которых Льюис уже на склоне лет анализирует события, которые привели его от атеизма юности к искренней и глубокой вере зрелости.Чудом избежавший огня после смерти писателя отрывок неоконченного романа, которым Льюис так и не успел продолжить фантастико-философскую «Космическую трилогию».И, наконец, поистине надрывающий душу, неподдельной, исповедальной искренности дневник, который автор вел после трагической гибели любимой жены, – дневник человека, нашедшего в себе мужество исследовать свою скорбь и сделать ее источником силы.

Клайв Стейплз Льюис

Классическая проза ХX века

Похожие книги

И пели птицы…
И пели птицы…

«И пели птицы…» – наиболее известный роман Себастьяна Фолкса, ставший классикой современной английской литературы. С момента выхода в 1993 году он не покидает списков самых любимых британцами литературных произведений всех времен. Он включен в курсы литературы и английского языка большинства университетов. Тираж книги в одной только Великобритании составил около двух с половиной миллионов экземпляров.Это история молодого англичанина Стивена Рейсфорда, который в 1910 году приезжает в небольшой французский город Амьен, где влюбляется в Изабель Азер. Молодая женщина несчастлива в неравном браке и отвечает Стивену взаимностью. Невозможность справиться с безумной страстью заставляет их бежать из Амьена…Начинается война, Стивен уходит добровольцем на фронт, где в кровавом месиве вселенского масштаба отчаянно пытается сохранить рассудок и волю к жизни. Свои чувства и мысли он записывает в дневнике, который ведет вопреки запретам военного времени.Спустя десятилетия этот дневник попадает в руки его внучки Элизабет. Круг замыкается – прошлое встречается с настоящим.Этот роман – дань большого писателя памяти Первой мировой войны. Он о любви и смерти, о мужестве и страдании – о судьбах людей, попавших в жернова Истории.

Себастьян Фолкс

Классическая проза ХX века
Соглядатай
Соглядатай

Написанный в Берлине «Соглядатай» (1930) – одно из самых загадочных и остроумных русских произведений Владимира Набокова, в котором проявились все основные оригинальные черты зрелого стиля писателя. По одной из возможных трактовок, болезненно-самолюбивый герой этого метафизического детектива, оказавшись вне привычного круга вещей и обстоятельств, начинает воспринимать действительность и собственное «я» сквозь призму потустороннего опыта. Реальность больше не кажется незыблемой, возможно потому, что «все, что за смертью, есть в лучшем случае фальсификация, – как говорит герой набоковского рассказа "Terra Incognita", – наспех склеенное подобие жизни, меблированные комнаты небытия».Отобранные Набоковым двенадцать рассказов были написаны в 1930–1935 гг., они расположены в том порядке, который определил автор, исходя из соображений их внутренних связей и тематической или стилистической близости к «Соглядатаю».Настоящее издание воспроизводит состав авторского сборника, изданного в Париже в 1938 г.В формате PDF A4 сохранён издательский дизайн.

Владимир Владимирович Набоков

Классическая проза ХX века
Один в Берлине (Каждый умирает в одиночку)
Один в Берлине (Каждый умирает в одиночку)

Ханс Фаллада (псевдоним Рудольфа Дитцена, 1893–1947) входит в когорту европейских классиков ХХ века. Его романы представляют собой точный диагноз состояния немецкого общества на разных исторических этапах.…1940-й год. Германские войска триумфально входят в Париж. Простые немцы ликуют в унисон с верхушкой Рейха, предвкушая скорый разгром Англии и установление германского мирового господства. В такой атмосфере бросить вызов режиму может или герой, или безумец. Или тот, кому нечего терять. Получив похоронку на единственного сына, столяр Отто Квангель объявляет нацизму войну. Вместе с женой Анной они пишут и распространяют открытки с призывами сопротивляться. Но соотечественники не прислушиваются к голосу правды – липкий страх парализует их волю и разлагает души.Историю Квангелей Фаллада не выдумал: открытки сохранились в архивах гестапо. Книга была написана по горячим следам, в 1947 году, и увидела свет уже после смерти автора. Несмотря на то, что текст подвергся существенной цензурной правке, роман имел оглушительный успех: он был переведен на множество языков, лег в основу четырех экранизаций и большого числа театральных постановок в разных странах. Более чем полвека спустя вышло второе издание романа – очищенное от конъюнктурной правки. «Один в Берлине» – новый перевод этой полной, восстановленной авторской версии.

Ханс Фаллада

Зарубежная классическая проза / Классическая проза ХX века