Темная башня

Я поглядел на экран и сразу понял, о чем речь. Вокруг царила тьма; одна-единственная свеча освещала каморку в Темной башне. Обставлена она была крайне скудно: низкая кровать, стол, вот почитай и все. На кровати сидел нагой человек: опустив голову совсем низко, к самым коленям, он прижимал обе ладони ко лбу. Внезапно он выпрямился, как будто не в силах больше терпеть мучительную боль. Он встал и дико заозирался; лицо его побелело и осунулось, но я узнал в нем Двойника. Он два-три раза прошел по комнате, наконец остановился у стола и жадно напился из кувшина. Затем повернулся и пошарил за кроватью. Нашел какую-то тряпицу, обмакнул ее в кувшин и мокрую прижал ко лбу. Проделал это еще раз и еще, но, по-видимому, легче ему не стало, потому что он раздраженно отшвырнул от себя тряпку и рухнул на постель. Мгновение спустя он снова согнулся вдвое, стиснул лоб и принялся кататься по кровати. Плечи его вздрагивали от рыданий.

– И давно это происходит? – спросил я.

– Да, очень давно.

Повисла пауза.

– Бедолага! – взорвался Скудамур. – Почему никто о нем не позаботится? Почему он не встанет и не обратится за помощью? Бросить его в таком состоянии – да что за паскудное время это Иновременье!

И впрямь, мучительно было видеть страдания ближнего, пусть отделенного от нас многими веками, и не иметь возможности помочь или хотя бы утешить. Все выглядело настолько реальным, как будто происходило в этой же комнате, и мы оба чувствовали себя виноватыми, что смотрим и ничего не делаем. И все же необычайная страстность в голосе Скудамура – я бы даже сказал, истерические нотки – меня поразила. Я бросился в кресло рядом с ним.

– Господи, и зачем мы только связались с этим треклятым хроноскопом! – наконец выговорил он.

– Полагаю, вы с Орфью и впрямь им сыты по горло, – откликнулся я.

– Не то слово!

– Послушайте, поберегите нервы – не надо принимать это так близко к сердцу. Мы бессильны помочь тому бедняге, так что незачем наблюдать за ним всю ночь.

– Как только я уйду, картина может поменяться.

– Что ж, я тут пока подежурю. Мне все равно не спится.

– Да и мне тоже. И с нервами у меня все в порядке, просто голова раскалывается. Но все равно спасибо.

– Если у вас голова болит, так тем более лучше прилечь.

– Да это не то чтобы головная боль… так, пустяки. Правда. Но болит вот тут.

Скудамур позабыл, что в темноте я не разгляжу, куда он указывает, ведь все это время мы видели лишь (и то в свете свечи, горящей в другом мире) Двойника, запертого наедине со своей болью в каморке внутри Темной башни. И все же я все понял еще до того, как Скудамур прошептал:

– Болит там же, где у него. Вот тут, во лбу. Как у него. Я ощущаю его боль, не свою. А вы не думаете, что…

То, что думали мы оба, едва ли удалось бы облечь в слова. Сказал же я только:

– Боюсь, если мы дадим волю воображению, мы тут с этим хроноскопом просто с ума сойдем. Мы все смертельно устали, а вы и подавно; и мы столько насмотрелись Иновременья, что белая горячка детской игрой покажется. Неудивительно, что у вас голова разболелась. Я вот что скажу. Если отдернуть шторы, мы по-прежнему сможем заметить, если картинка сменится. – Я подошел к окну, раздвинул шторы, и в комнату хлынул благословенный солнечный свет и птичьи голоса. – А теперь, – продолжал я, – ступайте выпейте аспирину, заварите нам обоим чайку покрепче, и давайте устроимся поудобнее и вместе досидим до конца.