Темная башня

– Вижу, я становлюсь непопулярен, – продолжал он, – прямо как давеча доктор Рэнсом. Что ж, смею заметить, сейчас я и впрямь собеседник не из приятных. Погодите, вот увидите себя в Иновременье, посмотрим, как вам это понравится. Безусловно, я не имею права жаловаться. Это же наука. А кто и когда слыхал о новом научном открытии, которое не показало бы, что на самом деле мир гаже, гнуснее и опаснее, чем мы полагали? Я религией никогда не увлекался, но начинаю думать, что доктор Рэнсом прав. Думаю, мы соприкоснулись с той самой реальностью, которая стоит за сказками об аде, чертях и ведьмах. Не знаю. Гадость какая-то существует параллельно обычному миру и с ним смешивается.

На эту тему Рэнсом мог говорить с ним совершенно непринужденно и со всей откровенностью.

– По правде сказать, Скудамур, я изменил свое мнение, – признался он. – Не думаю, что мир, за которым мы наблюдаем через хроноскоп, это действительно ад, потому что в нем, наряду с дергунчиками и Жалоносцами, по всей видимости, живут вполне порядочные, счастливые люди.

– Ну да, и порядочных людей превращают в автоматы.

– Знаю, и это очень печально. Но мир, в котором чудовищные вещи случаются с людьми не по их собственной вине – или хотя бы не только по их собственной вине – это не ад; это всего-навсего снова наш собственный мир. И в нем приходится так или иначе выживать – в точности как в нашем. Даже если кого-то туда и перенесли…

Скудамур содрогнулся. Остальные решили было, что Рэнсом городит чушь, но теперь я думаю, он был прав. Прав, как обычно.

– Даже если кого-то туда забрали – что куда хуже, чем просто увидеть там своего двойника, – это по сути не отличалось бы от других несчастий. А несчастье – это еще не ад, далеко не ад. Человека нельзя забрать в ад или отправить в ад: туда попадают только собственными усилиями.

– Так что такое, по-вашему, Иновременье? – спросил Скудамур, который, надо отдать ему должное, по крайней мере выслушал Рэнсома со всем вниманием.

– Как вам сказать, – промолвил Рэнсом, – я, как и вы, очень сомневаюсь, что это всего лишь будущее. Я согласен, что для этого оно слишком уж перемешано с нами. И я вот уже несколько дней гадаю: а что, если существуют иные времена в придачу к прошлому, настоящему и будущему?

– О чем вы? – спросил Орфью.

– Сам пока не знаю, – отвечал Рэнсом. – Между тем, есть ли у нас прямые доказательства того, что мы действительно видим иное время?

– Ну, наверное, все-таки нет, – признал Орфью, помолчав. – Нет неопровержимых доказательств. На данный момент это наиболее удобная гипотеза.

Вот и все, что было сказано за обедом. В тот день случились еще два события. Первое – Макфи, дежуривший после полудня, за ужином рассказал мне, что «новый Жалоносец» или «двойник Скудамура» уже обосновался в комнате с барельефами. Что сталось с прежним Жалоносцем, мы не знали. Одни думали, что Двойник победил его в поединке, как молодой бык побеждает старого и становится во главе стада. Другие предполагали, что преемник, вероятно, сместил его мирным путем по каким-то правилам дьявольского чиновничьего аппарата. Поменялась вся концепция Иновременья – теперь, когда мы узнали, что Жалоносцев может быть больше одного.

– Да это целая жалящая каста, – предположил Макфи.

– Центрократия[176], – подсказал Рэнсом.

Второе событие само по себе было незначительным. В колледже отключилось электричество, и Орфью, дежуривший утром, был вынужден зажечь свечи.

4

По всей видимости, перебой с электричеством случился в воскресенье, или же все электрики Кембриджа были заняты – как бы то ни было, когда мы собрались в квартире Орфью после ужина, мы по-прежнему сидели при свечах. Лампочка перед хроноскопом работала от собственного аккумулятора и, понятное дело, не отключилась. Шторы были задернуты, свечи потушены, нашим взглядам вновь предстала комната с барельефами – и почти тотчас же я испытал легкую тошноту, понимая, что сейчас опять будут кого-то жалить.