Много часов спустя, когда комната снова погрузилась в темноту, а мы со Скудамуром оба (по счастью) мирным сном спали в своих кроватях, в Иновременье комнатушку Двойника озарил восход. Что именно открылось в его лучах, я узнал от Рэнсома. Он сказал, что свечка, по всей видимости, догорела, и когда рассвело, оказалось, что кровать пуста. Двойника обнаружили не сразу – он, сгорбившись, сидел на полу в углу. Он уже не корчился от боли – напротив, в его одеревенелой неподвижности ощущалось нечто неестественное. Лицо его было в тени. Просидел он так очень долго; в комнате становилось все светлее, и ничего ровным счетом не происходило. Но вот, наконец, луч упал на его лицо. Сперва показалось, будто на лбу у него синяк, потом решили, что бедняга ранен. Читателю следует учесть: наблюдатели исходили из того, что Двойник всю ночь терзался мучительной болью, вот почему они не поняли, в чем дело, пока в каморку не вошел один из дергунчиков. Он вошел расхлябанной походкой, пощелкивая плетью, и, лишь глянув на Двойника, упал ему в ноги. В следующий миг он вскочил и попятился за дверь, прикрывая глаза ладонями. Вошли еще дергунчики и с ними несколько рабочих. Они тоже повалились ниц – и вышли, пятясь. Наконец явились дергунчики-женщины. Они вползли на животе, волоча за собой черное одеяние, разложили его на постели и снова выползли. У самого порога в ожидании простерлись на полу еще несколько человек. До сих пор Двойник взирал на это все, не двигаясь. Но вот он поднялся, вышел на середину комнаты (его почитатели прямо-таки распластались на полу; Рэнсом рассказывает, что они не целовали его, но лизали), и нашим наблюдателям наконец-то открылась страшная правда. У Двойника выросло жало. Страдания предыдущей ночи были родовыми муками. Обликом он все еще походил на Скудамура как две капли воды, но лицо это уже покрылось желтоватой бледностью и застыло в неподвижности, как у обитателя покрытой барельефами комнаты. Когда же Двойник облекся в черные одежды, места для сомнений не осталось: он лег спать человеком, а встал Жалоносцем.
Разумеется, скрыть происходящее от Скудамура было невозможно, и, столь же ожидаемо, это нимало не успокоило его и без того расшатанные нервы. Все мы впоследствии согласились, что с этой ночи Скудамур вел себя все более странно; Рэнсом даже советовал Орфью отправить его в отпуск немедленно, не дожидаясь приезда невесты. Помню, как Рэнсом предостерегал: «Молодой человек того гляди сломается». Всем нам стоило к нему прислушаться. В нашу защиту скажу, что мисс Бембридж ждали всего через несколько дней (через три, кажется), мы с головой ушли в наши наблюдения, а на следующий день было сделано открытие, которое произвело эффект разорвавшейся бомбы, после чего мы и думать забыли обо всем другом.
Вбросил эту бомбу Макфи. Мы все собрались в обсерватории и наблюдали за привычной кипучей деятельностью перед Темной башней – причем наблюдали не особо внимательно, ведь ничего из ряда вон выходящего не происходило, – как вдруг Макфи выругался и вскочил.
– Орфью! – воскликнул он.
Все как по команде повернулись к Макфи. Голос его звучал не столько рассерженно, сколько торжественно, точно приведение к присяге, и оттого подчинял себе еще более властно, чем гнев.
– Орфью, – повторил он, – раз и навсегда: что за игру вы затеяли?
– Не понимаю, о чем вы, – отозвался Орфью.
– Имейте в виду, что ссориться я с вами не собираюсь, – продолжал Макфи. – Но я человек занятой. Если все это – розыгрыш, я не стану объявлять вас обманщиком, можете развлекаться и дальше, но только не за мой счет: я тут и минуты лишней не останусь.
– Розыгрыш?
– Ну да. Я не сказал «жульничество», так что злиться нечего. Я сказал «розыгрыш». Но теперь я вас спрашиваю – отвечайте по чести и совести – это розыгрыш?
– Нет, конечно. С чего вы взяли?
С минуту Макфи неотрывно вглядывался в лицо собеседника, по-видимому, надеясь высмотреть хоть какой-никакой признак смущения; но не преуспел. Тогда, засунув руки в карманы, шотландец принялся расхаживать туда-сюда. Вид у него был отчаянный.
– Ну, хорошо, – сказал он. – Хорошо. Но если это не розыгрыш, значит, мы все спятили. Вселенная сошла с ума. А еще мы слепы как летучие мыши. – Макфи резко остановился и повернулся к нам. – Вы хотите сказать, что никто из вас не узнаёт этого здания? – и он махнул рукой в сторону Темной башни.
– Да, – кивнул Рэнсом, – мне оно с самого начала показалось знакомым, но вспомнить, что это, не могу.
– Тогда вы не такой дурак, как мы все, – отрезал Макфи. – Вы кривой среди слепых. – И он снова уставился на нас, словно ожидая ответа.
– Ну так как же нам прикажете его узнать? – сказал наконец Орфью.
– Да вы его сто раз видели, – ответил Макфи. – Если отдернуть шторы, так его даже отсюда видно.
Он подошел к окну и раздвинул занавески. Мы все столпились за его спиной, но Макфи, выглянув наружу, вновь повернулся к нам.
– Я неправ, – признал он. – Дома загораживают.
Я уже было заподозрил, что Макфи тронулся рассудком, когда Скудамур подхватил:
– Вы хотите сказать?.. – и умолк на полуслове.