Темная башня

Безусловно, Скудамур знаком с психоанализом. Он отлично сознает, что в аномальных условиях желание куда более естественное может замаскироваться, облекшись в столь гротескную форму. Но Скудамур практически уверен, что это не его случай. Боль и давление в области лба, – он до сих пор помнит, как это было, – не оставляют места сомнению. Желание имело чисто физиологическую подоплеку. Он был полон яда – и жаждал его извергнуть.

Едва осознав, чего требует от него собственное тело, Скудамур отскочил от кресла на несколько шагов. В первые минуты он не смел даже посмотреть на девушку, как бы она ни нуждалась в помощи; конечно же, приближаться к ней ему ни в коем случае не следовало. Так он стоял, стиснув руки, пытаясь совладать с бурей чувств, и не слишком приглядывался к окружающей обстановке. Он со всей определенностью находился в комнате с барельефами внутри Темной башни. Справа от него тянулось возвышение с балюстрадой, так хорошо ему знакомое. Слева располагалась та часть комнаты, которую не видел никто из нас: небольшая, футов двадцать в длину[179]. Стены были полностью покрыты резьбой, как я описывал выше. В противоположной стене была еще одна дверь, и по обе стороны от нее вдоль всей стены тянулась невысокая каменная скамья. Но между Скудамуром и скамьей обнаружилось нечто такое, от чего у него перехватило дыхание: сломанный хроноскоп.

В основных деталях он был абсолютно идентичен прибору Орфью. Была деревянная рама, с которой в данный момент свисали лоскуты разодранного экрана. На столе перед рамой был подвешен некий серый скрученный предмет: молодому ученому не составило труда его опознать. Блеснула надежда; Скудамур нагнулся осмотреть его. Он был прорван в двух местах и совершенно бесполезен.

К чести Скудамура, он не потерял головы. Сам он рассказывает, что захлестнувший его ужас был так силен, что разум просто-напросто отторг его и остался спокоен и тверд. Скудамур отстраненно сознавал, что отрезан от всякой надежды вернуться в наш мир, со всех сторон окружен неизвестностью и обременен чудовищным физическим уродством, которое в любой момент может вызвать в сознании кошмарные, а со временем, возможно, и неодолимые желания. Но эмоционально он всего этого еще не прочувствовал. Во всяком случае, так он утверждает. Лично я по-прежнему считаю, что он выказал необычайное мужество.

К тому времени девушка открыла глаза и теперь смотрела на него с изумлением и ужасом. Скудамур попытался ей улыбнуться и осознал, что мышцы его лица – его нынешнего лица – для улыбки совершенно не приспособлены.

– Все хорошо, – промолвил он. – Не бойся. Я тебя не ужалю.

– Что такое? – еле слышно прошептала девушка. – О чем ты?

Прежде чем рассказывать дальше, мне стоит объяснить, что, пока Скудамур жил в Иновременье, он без труда изъяснялся на языке, который совершенно точно не был английским, и с легкостью его понимал; но не смог захватить с собою обратно ни единого слова из этого языка. Орфью и Макфи оба видят в этом подтверждение теории о том, что Скудамур и его двойник действительно обменялись телами. Когда сознание Скудамура вошло в мир Иновременья, оно не обрело нового знания в строгом смысле этого слова, но оказалось оснащено парой ушей, языком и голосовыми связками, которые годами учились воспринимать и производить звуки иновременной речи, и мозгом, который привык ассоциировать эти звуки с определенными представлениями. Таким образом, Скудамур просто-напросто обнаружил, что пользуется языком, которого в каком-то смысле не «знал». Эта точка зрения подкрепляется еще и тем, что всякий раз, когда в Иновременье Скудамур задумывался, прежде чем что-то сказать, или даже умолкал, подбирая нужное слово, он сразу же немел. А если он не понимал, что ему говорит житель Иновременья, он не мог вычленить незнакомое слово и переспросить, что оно значит. Высказывания приходилось воспринимать целиком. Когда все шло гладко и когда его мысли были сосредоточены на предмете разговора, а не на языке, Скудамур все воспринимал с легкостью; но он не мог разобрать речь иновременцев на лингвистические составляющие или понять, что тут существительное, а что глагол.

– Все хорошо, – повторил Скудамур. – Я сказал, я не ужалю тебя.

– Я не понимаю, – промолвила девушка.

Следующую реплику Скудамур произнести не смог. Он собирался сказать: «И слава Богу, что не понимаешь», но, по-видимому, в языке, на котором он изъяснялся, таких слов нет. На тот момент он, конечно же, еще не понимал, как обстоит дело с лингвистической ситуацией, которую я только что описал, и изумлялся тому, что постоянно запинается. Но в мыслях он лихорадочно обдумывал положение дел со всех прочих сторон.

– Ты меня знаешь, правда ведь? – спросил он.

– Конечно, я тебя знаю, – отозвалась девушка. – Ты – Владыка Темной башни и Единорог Восточной равнины.

– Но ты же знаешь, что я не всегда им был. Ты знаешь, кто я такой на самом деле. Камилла, разве ты не видишь, это я? Ты ведь по-прежнему Камилла, правда, уж что бы с нами обоими ни сделали?

– Я Камилла, – прошептала девушка.