Темная башня

– Чо, не глянулись? – усмехнулся техник-кокни. – А то дома думают, вы тут изголодались по бабам. Неблагодарные вы, вот что скажу.

– Очень смешно, – фыркнул Диксон. – Но нам-то не до смеху.

– А уж нам-то как не до смеху, – заверил техник с оксфордским выговором. – Мы ж прожили с ними бок о бок восемьдесят пять дней. Уже спустя месяц нам такое общество, мягко говоря, приелось.

– И не говори, – буркнул кокни.

Повисла исполненная отвращения тишина.

– Мне бы очень хотелось знать, – наконец изрек Диксон, – кто, ради всего святого, и почему, ради всего святого, отобрал для отправки на Марс из всех возможных женщин этих двух пугал?

– Ну, дык звезда лондонского шоу к черту на кулички не попрется, – фыркнул кокни.

– Дорогой мой сэр, – объяснил его коллега, – ну это же вполне очевидно! Какая женщина по доброй воле согласится пожить в этом жутком месте – на пайках – чтобы ублажать полдюжины незнакомых ей парней? Девицы для развлечения сюда не поедут, потому что, сами понимаете, на Марсе с развлечениями не ахти. Обыкновенная профессиональная проститутка сюда не поедет, пока у нее есть хоть тень надежды, что ее снимут в самом дешевом квартале Ливерпуля или Лос-Анджелеса. Так что вам досталась та, у которой и тени надежды нет. А кто еще поедет? Разве что психопатка, которая искренне верит во всю эту белиберду насчет новой этики. Знакомьтесь: это вторая.

– Просто как дважды два, э? – кивнул кокни.

– Да любой, кроме разве Идиотов Наверху, мог бы это предвидеть с самого начала, – заявил оксфордец.

– Одна надежда на Капитана, – вздохнул Диксон.

– Слышь, друган, – встрепенулся кокни, – если ты думаешь, что мы заберем назад отказной товар, обломись! Нашему Капитану бунт на корабле светит, если он только попробует. Но он и пробовать не будет. Он сыт по горло. И мы тоже. Теперь это ваш кусок радости.

– Все по справедливости, – поддержал второй. – Мы выдержали сколько могли.

– Что ж, – вздохнул Диксон, – пусть тогда боссы меж собой разбираются. Но дисциплина дисциплиной, а есть вещи, которые выше человеческих сил. Эта чертова училка…

– Она в краснокирпичном университете лекции читает, если что.

Повисла долгая пауза.

– Что ж, – наконец заявил Диксон, – вы вроде собирались показать мне корабль. Может, полегчает – хоть отвлекусь немного.

Толстуха беседовала с Монахом.

– …О-ох, добрый мой отче, вы, небось, думаете, что хуже ничего и быть не может. Я так и не оставила ремесла, а ведь могла. Когда померла моя невестка… брат хотел, чтоб я переехала к нему, да и деньжата в кармане водились. Но я не бросила, Господь меня прости, не бросила…

– Но зачем ты этим занималась, дочь моя? – спросил Монах. – Тебе в самом деле нравилось?

– Ну не то чтобы, отче. Не особо. Но понимаете… ох, отче, я в ту пору была та еще штучка, хотя сейчас не скажешь… и бедняги джентльмены так-то радовались!..

– Дочь моя, – промолвил Монах, – ты недалека от Царствия Небесного. Но ты заблуждалась. Желание дарить – священно. Но невозможно превратить фальшивые банкноты в подлинные, просто раздавая их направо и налево.

Капитан тоже вскорости вышел из-за стола и пригласил Фергюсона к себе. Ботаник кинулся следом за ними.

– Минуточку, сэр, минуточку, – возбужденно затараторил он. – Я ученый. У меня и без того очень напряженный график. Надеюсь, никто не жалуется на то, как я выполняю все прочие свои обязанности, отвлекающие меня от работы безо всякой на то необходимости. Но если мне еще и придется тратить свое время на то, чтобы развлекать этих кошмарных теток…

– Когда я отдам вам приказ, который подойдет под определение ultra vires[186], вот тогда и будете возмущаться, – отрезал капитан.

Патерсон остался вдвоем с Тощей. Единственное, что его интересовало в женщинах – это их уши. Он любил рассказывать женщинам о своих горестях, в особенности о том, как мужчины к нему ужасно несправедливы и жестоки. К сожалению, дама считала, что беседа должна быть посвящена либо афродизиотерапии, либо введению в психологию. Впрочем, препятствий к тому, чтобы объединить одно с другим, она не видела; только необразованные умы не в состоянии вместить больше одной идеи. Поскольку оба собеседника представляли себе цели и задачи разговора очень по-разному, его успеху оно не то чтобы способствовало. Патерсон все больше злился; дама была блистательна и терпелива как айсберг.

– Так вот я и говорю, – бурчал Патерсон, – мне кажется, это просто гадство, когда твой друг сегодня души в тебе не чает, а завтра…

– …Что превосходно иллюстрирует мою мысль. В противоестественных условиях неизбежно возникают подобные трения и проблемы с адаптацией. Но если мы очистим самоочевидное средство от всей сентиментальщины или – что еще хуже – сексуальной озабоченности, навязанных викторианским веком…

– Да я ж еще не дорассказал. Послушайте. Не далее как два дня назад…

– Минуточку. Самоочевидное средство следует воспринимать как любое другое лекарство. Если бы нам только удалось убедить…

– Но как можно получать удовольствие от…