Темная башня

Словом, он обрадовался, когда ожидание закончилось; но полет оказался труднее, чем он думал, не физически – так, кой-какие неудобства, – а на уровне чувств. Всю жизнь он со страхом и томлением думал о «вечных пространствах». Он гадал, устоит ли разум перед их несовершенной открытостью. Но, оказавшись на корабле, понял, что опасность космических полетов – клаустрофобия, не агорафобия. Тебя засунули в ящик, вроде шкафа; вроде гроба. Выглянуть невозможно, ты все видишь на экране. Звезды так же далеки от тебя, как на Земле. «На небе быть нельзя – где ты, там твой мир. Просто ты сменил просторный мир воды, деревьев и гор на тесный мир из металла».

Да, от судьбы не убежишь. Это долго мучило его; потом он понял, что вызвался лететь не только из любопытства. Неудачный роман заморозил его, если хотите – обратил в камень, и вот он хотел обрести чувства снова, какие угодно, даже страх. Что ж, страхов на него хватит. В этом смысле он очнется, тут бояться нечего.

Действительно, при посадке он испугался, но столько пришлось делать, со стольким управляться, что это быстро прошло. Когда он выходил, сердце билось чаще, чем обычно. Передатчик он взял (как он и думал, тот оказался не тяжелее хлеба), но с передачей решил повременить. Может быть, ошибка в том и была, что они говорили сразу. Лучше помучить журналистов, это им на пользу.

Прежде всего он удивился, как тут все близко. Зубчатый кратер – примерно в 25 милях, а чувство такое, что он рядом. Вершины вдалеке – такие, словно в них несколько футов. Небо – как крышка, звезды – подать рукой. Ощущение, что ты находишься в кукольном театре, и разочаровывало, и давило. Все так, будто это построили… подстроили. Да, какие бы ужасы его ни ждали, агорафобии бояться нечего.

Как и Фокс, он почти точно находился в пункте ХО 308. Ни от Фокса, ни от других космонавтов не осталось и следа. Он очень хотел их найти. Он стал искать, уходя от корабля все дальше. В таком месте не заблудишься.

И тут его впервые настиг подлинный страх. Страннее всего было то, что он не знал, чего боится. Ему показалось, что он не там, где надо. Почему-то он вспомнил пещеру. Да, вот! Когда-то давно он шел по проходу в горах и думал, что он один, но услышал шаги.

Нет, что ж это! Какие шаги без звука? Все наоборот. В том-то и дело, что он идет, топает, а звука нет. Понятно – но страшно.

Пробыв на Луне минут тридцать пять, он увидел три странные штуки.

Солнечные лучи падали почти прямо, деля их надвое – светлая половина и темная; от каждой из темных падала тень, словно разлили чернила. Штуки эти напоминали столбы на переходе, увенчанные матовым шаром. «Нет, скорее – вроде горилл, – подумал он, – ростом с человека». Да они на людей и похожи! Только (он с трудом сдержал тошноту) у них нет голов.

Правда, что-то у них было. До самых плеч – человек, а выше – большой шар. Из памяти выплыли слова Уорда: «живые камни». Он и сам говорил тогда о странных, иных формах жизни, которые могут двигаться… могут убить. Если существуют каменные подобия организмов, почему бы им не стоять годами неподвижно, поджидая своего часа?

Видят ли они его? Какие у них вообще чувства? Тусклые шары не помогали это понять.

В кошмаре и в битве бывает миг, когда и страх, и смелость велят одно: кинуться на то, чего боишься. Дженкинс изо всех сил ударил кулаками по шару. Звука не было. Да, конечно! Тут и бомба взорвется без звука. Уши на Луне не нужны.

Отпрянув, он упал, отмечая в уме: «Так они и погибли». Но ошибся. Фигура не двинулась. Вставая, он увидел, что споткнулся о простой земной передатчик. Другая модель, устаревшая, – наверное, им пользовался Фокс.

Пока проступала правда, он волновался, но не пугался. Ну, конечно! У него самого – точно такая же фигура. Вместо головы – тоже шар, только не тусклый. Перед ним – статуи Тревора, Уордфорда и Фокса.

Значит, здесь кто-то живет. Разумные существа. Что там – творцы, художники!

О вкусе их можно поспорить, красоты в статуях мало, но как все точно! Лиц нет, а вот поза схвачена замечательно. Сразу видно, что человек обернулся. Быстро такого не сделаешь, нужны месяцы труда, а похоже – на моментальный снимок.

Надо поскорей об этом сказать! Впервые наслаждаясь лунной невесомостью, он поскакал к кораблю. Он был счастлив. Нет больше чувств? Окаменел? Как бы не так! Он сбежал от судьбы.

Встав спиной к солнцу, он включил передатчик и начал:

– Говорит Дженкинс. Я на Луне.

Большая черная тень лежала перед ним. Рядом возникла другая, круглая… вроде головы. А волосы какие! Они поднимались, шевелились на ветру. Оборачиваясь, он понял: «Здесь нет ветра…» – и увидел ее глаза.

Десять лет спустя [191]

1