Темная башня

Вот уже несколько минут Светловласый всерьез размышлял о том, не подвинуть ли правую ногу. Терпеть неудобство и дальше было невыносимо, поменять позу – в кромешной темноте и в такой тесноте – куда как непросто. Сосед его (имени Светловласый не помнил), вероятно, спал или, по крайней мере, устроился с некоторым удобством, так что, если потеснить его или толкнуть, небось, заворчит или даже заругается вслух. А вляпаться в ссору никак нельзя; ведь в отряде есть и горячие головы, и луженые глотки. Да еще много во что лучше бы не вляпаться. Воняло гнусно; они просидели взаперти не один час, со всеми своими естественными потребностями (включая страхи). Кое-кого из перетрусивших юнцов вывернуло наизнанку. Впрочем, они не так уж и виноваты: на тот момент вся штуковина пребывала в движении: бедолаг раскачивало и швыряло по узилищу туда и сюда – влево, вправо, вверх и (нескончаемо, тошнотворно) вниз: хуже, чем в штормовом море.

Это было много часов назад. Знать бы, сколько. Сейчас, небось, уже вечер. Поначалу к ним просачивался какой-никакой свет сквозь наклонное отверстие в одном конце треклятого сооружения, но он давным-давно погас. Вокруг царила кромешная тьма – хоть глаз выколи. Даже насекомые не жужжали. В затхлом воздухе похолодало. Солнце, небось, село давным-давно.

Он осторожно попытался вытянуть ногу. Нога тотчас же уперлась в твердую, демонстративно напрягшуюся мышцу чужой голени: владелец ее не спал – и подвинуться даже не собирался. Так, это направление не годится. Светловласый подтянул ногу обратно, к самому подбородку. В таком положении долго не пролежишь, но хоть минутное, а облегчение. Ох, скорее бы выбраться из этой штуковины…

И что тогда? Вот тогда-то и поразомнемся, мало не покажется. Часа два тяжких трудов; но вряд ли больше. Ну то есть, если все пройдет без сучка, без задоринки. А потом? А потом он отыщет Злодейку. Обязательно отыщет. Известно, что еще в прошлом месяце она была жива-здорова. Он до нее доберется. И ох что он с ней сделает… Пожалуй, он станет ее пытать. Он принялся расписывать пытки сам себе, на словах – а что делать, если воображение отказывалось рисовать картинки. Пожалуй, сперва он ею овладеет – жестоко, нахрапом, как враг и как победитель; покажет ей, что она ничем не лучше любой другой пленницы. Ничем не лучше любой другой девицы. Эти вечные уверения, будто она не такая, как все, эта бесконечная лесть – вот что, надо думать, сбило ее с пути, если на то пошло. Люди такие глупцы.

Пожалуй, после того, как он насытится ею сам, он отдаст ее другим пленникам – пусть поразвлекутся. Отлично. Но потом он сполна отплатит рабам за то, что посмели к ней прикоснуться. Воображение услужливо рисовало картины того, что он сделает с рабами.

Он снова выпрямил затекшую ногу, но обнаружилось, что место, где она лежала, уже занято вольготно раскинувшимся соседом, так что Светловласый оказался еще в худшем положении, чем раньше. Он чуть извернулся, устроившись на левом боку. И за это тоже он должен благодарить Злодейку; из-за нее они тут все задыхаются в этой дыре.

Нет, пытать он ее не будет. Ясно же, что это глупость несусветная. Пытка хороша, если нужно раздобыть какие-то сведения; а для мести совсем не подходит. Под пыткой все выглядят одинаково и издают одни и те же звуки. Ты теряешь того, кого ненавидишь. И угрызений совести под пыткой никто не испытывает. А она была так юна, совсем девочка. Даже жалко становится. На глазах у него выступили слезы. Пожалуй, лучше ее просто убить. Никакого насилия, никакого наказания; просто торжественная, церемонная, скорбная казнь – в каком-то смысле исполненная трагичности, точно жертвоприношение.

Но сперва нужно выбраться наружу. Сигнал извне должны были подать давным-давно. Что, если все остальные, скучившиеся вокруг в темноте, уверены – что-то пошло не так, но каждый ждет, чтобы об этом сказал кто-то другой? А придумать, что могло пойти не так, совсем не трудно. Теперь-то Светловласый понимал: весь этот план с самого начала был чистой воды безумием. Что помешает изжарить их заживо внутри этой штуковины? Зачем бы друзьям вообще их отыскивать? А если отыщут – не нарвутся ли на охрану? Что, если сигнала так и не будет и наружу они не выберутся? Они в смертельной ловушке.

Светловласый впился ногтями в ладони и решительным усилием отогнал малодушные мысли. Ведь все знали заранее, все так и говорили, прежде чем залезть внутрь: именно такие мысли и будут одолевать в ходе бесконечно долгого ожидания, и ни за что не надо им поддаваться – думать можно о чем угодно, но не об этом!

Он снова стал думать о Злодейке. В темноте сменялись картинка за картинкой, самые разные: вот она одетая, вот нагая, спит, бодрствует, танцует, качает дитя, смеется. Вспыхнула искорка желания; нахлынуло былое неиссякаемое изумление. Светловласый нарочно раздувал эту искру. Что лучше похоти отгонит страх? Глядишь, там и время пролетит незаметно.

Пролетит, как же.