В ту пятницу, когда все случилось, М. рано освободился на работе. Он вошел в парикмахерскую, когда я все еще сидела с тяжелым воротничком вокруг шеи и накидкой на плечах. Мастер попросила его подождать на диване у меня за спиной. Я перехватила в зеркале его взгляд, я чувствовала смущение из-за новой прически, в которой парикмахер непрестанно что-то поправляла. Волосы спадали мне на лицо гладкими прядями. Есть фотография, на которой я в кафе, из которого мы скоро уйдем, чтобы отправиться домой и заняться сексом. Я помню, что он взял меня сзади, но не помню, кончил ли он в этой позиции и что я при этом испытывала. Еще есть снимок со мной, сделанный в гостиной на веб-камеру и обработанный в программе PhotoBooth. На нем меня видно от шеи и выше, но я знаю, что я была без одежды, а он в этот момент был в ванной, и я послала фотографию своей сестре с комментарием: новая прическа! Последний раз я видела его на лестничной площадке. Черная шапочка, пальто и особенная манера с грохотом низвергаться вниз по ступенькам. Я закрыла дверь, вернулась в спальню и оделась: черная водолазка, сапоги с высокими голенищами, глянула на свои сумочки и взяла ту, что он подарил мне в Гранаде. Синяя и мягкая, она послушно растянулась, принимая в себя упакованную наподобие вареной колбасы рисовую кашу, пакет для заморозки, в который я положила очищенный миндаль, и вишневый соус, купленный тем же утром. Дождь лил как из ведра, и я спрятала сумочку под куртку, чтобы кожа не испортилась.
Дождь все еще шел, когда я набрала его номер, вскоре после полуночи, возвращаясь домой на такси. Я слышала в трубке шум вечеринки, судя по голосу, он был в приподнятом настроении и трезвый. Где-то в медицинском журнале указаны промили, он лежит в какой-то папке в новой квартире, но разве это теперь имеет значение? Никакого. Я не помню, сказали ли мы, что любим друг друга, но наверняка сказали, почему нет?
Бар «Золотая Дама». Массажный салон «Май». Цветочная лавка на углу. Какое-то время, пока автобус ехал по автостраде, тебя не оставляло ощущение, что ты едешь куда-то далеко-далеко, потом автобус доезжал до конечной и разворачивался на остановке у больницы Видовре. Пассажиров к этому моменту практически не оставалось, и часто на конечной сходила всего пара человек. Случалось, что я была такая одна. За те три месяца, в которые я каждый день приезжала сюда, я выделила особый тип мужчин, пользовавшихся залом на первом этаже больницы как местом, где можно было погреться. Может, это были бездомные, или они просто были одиноки, а может, все дело было в том, что они предпочитали людское оживление тишине своих квартир. У одного из них всегда был с собой пакетик со сдобными булочками, которые он ел, глядя в экран одного из висевших на стене телевизоров. Другой, постарше, одна нога – в большом ортопедическом ботинке, покупал минералку со вкусом апельсина и пил ее за столиком кафе. Еще несколько выглядели вконец опустившимися, волосы у них были жирные и спутанные. Эти мужчины были там всегда, когда бы я ни пришла, но я никогда не видела, чтобы кто-то из них сел на автобус и уехал домой, хотя они, разумеется, это делали.
Долгое время после аварии М. не мог вспомнить, что у нас с ним родился сын. Прошлое возвращалось к нему отдельными проблесками, и я делала все от меня зависящее, чтобы не дать его островкам ясности исчезнуть, помогала соединить их и расширить эту территорию. Я надеялась, что в нем образуется сплошная береговая полоса воспоминаний, связанных с такими же воспоминаниями во мне. Я подробно описывала ему эпизоды нашей с ним жизни. Последнюю размолвку. Рассказывала, что мы обычно ели на ужин, какой узор у нашего постельного белья, описывала наши с ним повседневные заботы о малыше. Сериал, который мы начали смотреть.
Со временем мой вопрос приобрел характер молитвы: Ты помнишь?