Тень Галена

В ответ на римские стрелы из-за стены послышался оглушающий рев десятков тысяч дикарей. Полетели копья, брошенные могучими руками. Послышались первые крики раненых и умирающих легионеров. Скоро они прибудут ко мне, в валетудинарий. Не успев отдохнуть и не подремав даже часа, я заступил на новую смену.

Мор истощил медиков не меньше, чем бойцов в гарнизоне. Уже к первой осаде, из полагающихся на два легиона полусотни хирургов, пары сотен капсариев и депутатов — санитаров, обычно вытаскивающих раненых с поля боя, уводя из-под самого носа смерти, а теперь помогающих в валетудинарии, осталось не больше половины. Как и Рим по весне, гарнизон Аквилеи безжалостно косил мор и никто не знал, как остановить его или хотя бы ослабить.

Главный легионный врач не был, как и большинство военных, натурой излишне творческой и, в большей степени, предпочитал молитву, простое облегчение симптомов и усиленное питание. Иногда это работало, но чаще все же казалось мне бессмысленным, хотя и гуманным. Наблюдая уже не первую сотню смертей, я не видел никакой связи между силой молитв и обрядов, с числом выживших и умерших после заражения. Обработка безобразных проявлений сыпи, да попытки хоть иногда менять простыни и вымывать кубикулы давала наемного лучший результат, но для полноценного осуществления всего этого попросту не хватало рук.

Далеко не все капсарии и депутаты отличались добросовестным и самоотверженным подходом, ведь они даже не были полноценными врачами, а изрядно потрепанные бессонными ночами ординарные медики, включая меня, не успевали предпринимать все необходимое. Особенно теперь, когда к первому же дню осады в валетудинарий поступило с полсотни раненых копьями и стрелами защитников крепости.

Первый штурм не принес варварам ничего, кроме заметных потерь, но численное превосходство их было так велико, что кажется, это поражение даже не повредило их боевому духу. Тем более оно не смогло сделать их ряды хоть немного менее плотными — когда к вечеру туман окончательно развеялся, новый ужас обуял защитников города — море варваров тянулось, казалось, до самого горизонта, полностью окружив город. Наверное, здесь была сотня тысяч бойцов — невозможно было оценить истинные масштабы точнее. Очевидно было лишь то, что горстка из чуть более чем пяти тысяч все еще живых защитников Аквилеи обречена ждать помощи и крепко запереться внутри. Надеясь, что искусность варваров в штурме и осаде не окажется столь же высокой, как их численность.

Глубокой ночью главный медик легиона позвал меня к себе. Расположившись в отдельном таблинуме внутри огромного валетудинария, он часто работал по ночам, исписывая горы свитков бесконечными отчетами о положении медицинского состояния вверенного ему легиона. Не было уверенности, что в Риме их вообще читали — ответ ни разу не приходил, но военная дисциплина не терпела сомнений и, если отчеты полагалось писать — их следовало писать не раздумывая.

Измотанный и, кажется даже не успев переменить заляпанную кровью тунику, я приполз к его двери и постучал. Тит Прокул Селин — так звали командующего медицинской службой, сидел за своим рабочим столом и диктовал, по-видимому, очередной отчет. Немногим старше сорока, волосы его уже украшала блестящая, словно металл седина, а благородное лицо осунулось. Когда я зашел, в пелене усталости задев дверной косяк плечом и поморщившись от боли, Селин велел своему письмоводителю покинуть таблинум.

— Квинт Гельвий Транквилл — садись там — начал он нарочито официально.

Его усталая фигура сидела в деревянном кресле с опущенными плечами. Казалось, главный врач легиона истощен и держится больше на стойкости своей воли, чем благодаря силам измученного тела. Я уселся на деревянную скамью в углу, рядом с книжным шкафом, внутренне радуясь, что по крайней мере ноги мои отдохнут. Оперируя двоих раненых солдат, последние несколько часов я беспрерывно стоял на мраморном полу и ноги мои гудели, словно тысячи иголок рвались наружу.

— Ты неплохо показал себя, Квинт Гельвий Транквилл. Тридцать семь успешных ампутаций. Пять трепанаций, почти две сотни моровых смертников, которых ты исправно навещал, ухаживая за людьми, которых сложно было не признать обреченными. Девять вытащенных стрел, включая зашивания последствий и послеоперационный уход. Или десять?

Я пожал плечами. Мне не приходило в голову считать, сколько разных случаев проходят через меня в однообразные, утомительные дни. Но удивительно было слышать, что Селин изучал мою работу и так хорошо с ней знаком.