Читаем Тень Галена полностью

Занимая теперь не закрепленную за мной ничем, кроме устной договоренности Селина с командованием, должность главного врача двух легионов, я погружался в бумаги, пытаясь понять, что требует от меня новая роль и как мне достойно исполнять ее. Тем временем, ситуация за стенами начала неожиданно меняться — появились первые проблески надежды. Дошли вести, что императоры Марк Аврелий и Луций Вер выдвинулись из Рима, прямо сейчас двигаясь на север во главе закаленных легионов. Чудом военная разведка продолжала работать и, несмотря на тяжелую осаду, новости доходили до гарнизона. Еще через пару недель стало известно — войска императоров скованы громадной армией квадов — возможно, еще большей, чем осадила Аквилею. На пути они столкнулись под Вероной, где вскоре завязались тяжелые бои. Невозможно теперь было предсказать, когда и смогут ли они вообще пробиться.

Зато благие вести пришли с другой стороны — к Аквилее подходил префект претория Тит Фурий Викторин. Ветеран парфянской кампании, он двигался с фланга и уже через несколько дней должен был появиться здесь, под стенами Аквилеи. Совсем скоро стали известны некоторые подробности — Викторин подходил к осажденному городу с весьма разношёрстным войском. Легионы империи, размещаясь в тесных палатках походных лагерей, пострадали от мора особенно сильно, так что теперь пополнялись всеми, кого удавалось призвать. Тит Фурий Викторин вел с собой больше двадцати пяти тысяч солдат, почти целиком набранных из моряков, служивших теперь в пехоте. Также говорили о десятке когорт, собранных из римской городской стражи — вигилов и даже настоящей военной элиты — преторианцев.

У набранного войска, которое уже вряд ли справедливо было бы назвать легионами, не хватало ни выправки, ни военного опыта, если не считать преторианцев. Оставалось лишь верить в тактический гений Викторина, чье имя располагало к высоким ожиданиям. Силы не были равны, но римские войска побеждали и с большим перевесом в войсках противника — командование Аквилеи оживилось. Блеснула первая возможность избавиться от осады и, готовые бросить четыре тысячи бойцов для удара в тыл варваров, едва станет очевидной предстоящая победа римлян, центурионы готовили солдат, занимаясь построениями и обсуждением военных нюансов.

Мне, впрочем, было не до этого — ситуация в валетудинарии становилась все тяжелее. Некоторые ординарные медики откровенно саботировали мою работу, а дни выдались холодными — стоял январь. Все чаще люди замерзали насмерть. В страхе перед мором народ пытался держаться дальше друг от друга, ночевать на улице, прятаться в помещениях, плохо сохраняющих тепло — ударившие морозы серьезно осложнили положение гарнизона. Множество тел мертвецов теперь приходилось сжигать прямо в городе, нарушая древнейшие законы XII таблиц. Очевидно, они не писались для подобных ситуаций, когда город долго находится в окружении несметных полчищ, ждущих малейшей возможности просочиться внутрь. Еда в Аквилее становилась все более скверной и ограниченной — подвоза провианта не было уже много недель, а часть продуктов испортилась — спасал лишь холод. Хранить еду на улице оказалось простым и спасительным выходом, но всякий испробовавший это на собственной шкуре понимает его несовершенство.

Наконец, войска Викторина приблизились. В радостно взволнованном городе услышали далекие отзвуки множества буцин. Поднявшись на стены, каждый мог убедиться — разбившие лагеря на почтительном расстоянии, делающем бессильными дальнобойные скорпионы, варвары схлынули и огромными потоками перегруппировывались, готовясь принять бой. Даже равная пяти легионам по численности римская армия нисколько не испугала их. Приходилось признать, что за века войн с империей, варвары продвинулись в искусстве войны неожиданно далеко и теперь все сложнее становилось вести с ними бой. А извечное их численное превосходство сказывалось все сильнее.

То была страшная бойня. Почти целый день я наблюдал со стены, вместе с командирами гарнизона Аквилеи. Наши надежды, словно афинский флюгер на башне ветров, колебались от полной уверенности в победе римлян, до трагического осознания последовавшего тотального поражения.

В первый час завязавшегося сражения все шло неплохо и, далеко глядя с высокой стены, было видно, как римские войска продвигаются, тесня орды варваров — ряды их падали под натиском и отступали. Совсем скоро, однако, стало ясно — тактический уровень варварских вождей был недооценен — это была уловка. Ведомые маркоманами племена затягивали римские войска вглубь своего строя, а ровный, без возвышенностей ландшафт не позволял Викторину и его центурионами оценить истинное число воинов противника по флангам — кольцо сжималось.

Понимая, что все дальше затягивается в ловушку, Викторин предпринял возможные в непростой обстановке меры. Пехота римлян достойно сражалась и, продвигаясь к Аквилее, оставляла громадное число павших варваров, чьи тела усеивали долину позади римских колонн. А затем закрутилось…

Перейти на страницу:

Похожие книги

Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище
Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище

Настоящее издание посвящено малоизученной теме – истории Строгановского Императорского художественно-промышленного училища в период с 1896 по 1917 г. и его последнему директору – академику Н.В. Глобе, эмигрировавшему из советской России в 1925 г. В сборник вошли статьи отечественных и зарубежных исследователей, рассматривающие личность Н. Глобы в широком контексте художественной жизни предреволюционной и послереволюционной России, а также русской эмиграции. Большинство материалов, архивных документов и фактов представлено и проанализировано впервые.Для искусствоведов, художников, преподавателей и историков отечественной культуры, для широкого круга читателей.

Георгий Фёдорович Коваленко , Коллектив авторов , Мария Терентьевна Майстровская , Протоиерей Николай Чернокрак , Сергей Николаевич Федунов , Татьяна Леонидовна Астраханцева , Юрий Ростиславович Савельев

Биографии и Мемуары / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное
Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
100 знаменитых анархистов и революционеров
100 знаменитых анархистов и революционеров

«Благими намерениями вымощена дорога в ад» – эта фраза всплывает, когда задумываешься о судьбах пламенных революционеров. Их жизненный путь поучителен, ведь революции очень часто «пожирают своих детей», а постреволюционная действительность далеко не всегда соответствует предреволюционным мечтаниям. В этой книге представлены биографии 100 знаменитых революционеров и анархистов начиная с XVII столетия и заканчивая ныне здравствующими. Это гении и злодеи, авантюристы и романтики революции, великие идеологи, сформировавшие духовный облик нашего мира, пацифисты, исключавшие насилие над человеком даже во имя мнимой свободы, диктаторы, террористы… Они все хотели создать новый мир и нового человека. Но… «революцию готовят идеалисты, делают фанатики, а плодами ее пользуются негодяи», – сказал Бисмарк. История не раз подтверждала верность этого афоризма.

Виктор Анатольевич Савченко

Биографии и Мемуары / Документальное