Читаем Тень Галена полностью

— Ну что, вот к нам и ночная сказка в двери постучалась — тревожно пошутил, обращаясь ко мне, тот самый оптион, с которым много месяцев назад я столкнулся тут же, на стене, еще ординарным медиком, напивавшимся по ночам. В то время осада Аквилеи лишь начиналась и никто не мог подумать, что она продлится так долго — помощь из Рима, казалось, должна была незамедлительно появиться и побороть это досадное недоразумение. Когда это римляне долго сидели за стенами, боясь вступить в открытое сражение с северными дикарями?

Гасли огни костров, меняясь на более тусклые факелы — черные тучи войск двигались, но не в сторону Аквилеи, как предполагал бы штурм, а совсем в противоположном направлении. Несмотря на громкую и уверенную победу над войском Викторина, варвары теперь спешно снимали осаду и отступали, широкими людскими реками двигаясь по дороге, ведущей далеко на север. Жертвуя уже изрядно истощенной эпидемией и осадой Аквилеей, которая могла бы пасть через несколько месяцев, они перегруппировывались и двигались обратно — спеша возвратиться туда, откуда пришли. Но почему? Об этом я узнал уже утром.

Прискакавший на рассвете всадник из фрументариев — военной разведки империи, принес весть, что совсем скоро к Аквилее подойдут войска, ведомые самими императорами. Шесть легионов, включая костяк из выкованных в тяжелых боях ветеранов парфянской войны — бороться с этой силой варвары решили даже не пытаться. Ветераны — это не моряки Викторина, спешно переукомплектованные в пехоту — это настоящая, грозная римская армия. За поздно осознанные различия уже дорого заплатили квады, которые и задержали императоров под Вероной. В завязавшемся там многодневном сражении с войсками квадов, числом превосходящих римлян по меньшей мере вчетверо, квады оказались разбиты так жестоко, что командование племен растерялось, в хаосе сражения квады не поймали момента, когда еще не поздно было отступить и, оказавшись полностью окруженными, были перебиты до единого, в реках крови уплыв в Гадес вместе с собственным царем.

То был миг, когда разозленная империя выпускала накопившийся пар. Слыша эти истории, я невольно вспомнил об удивительной машине Герона, которую мы с Галеном видели в Мусейоне Александрии. Струи пара там быстро вращали огромный, тяжелый металлический шар и казалось невероятным, чтобы что-то столь бесплотное, как горячий воздух, могло двигать такую ощутимую и совершенно осязаемую массу стали. Но оно могло, да еще как!

Если бы не эпидемия, более чем вдвое опустошившая гарнизоны и легионы, союзу племен никогда бы не совершить всех тех кровавых безумств в Паннонии, что разорвали на части нечастную провинцию. К приходу суровых войск Аврелия и Вера требовалось привести город хотя бы в то натянутое понятие порядка, какое еще казалось возможным к осуществлению за то короткое время, что осталось после снятия долгой осады. Следующие три дня прошли в постоянной спешке и, сменами, день и ночь истощённые жители города вывозили тела мертвых, разгребали завалы и чистили улицы, изрядно пострадавшие за последний год.

Вопреки всем бедам Аквилея выстояла. Задержав полчища северных дикарей и замедлив их продвижении вглубь земель Рима, город выполнил свой долг. Но стены и улицы мало волновали меня — уделяя сну куда меньше времени, чем требовало тело, я не различал дня и ночи в заботе о раненых и заболевших, лежащих во вверенном мне валетудинарии. Игнорируя отчеты, я лично продолжал вести операции, командовать транспортировкой и сортировкой пациентов. Нелепым мне казалось марать папирус и пергаментные листы для писем, ответы на которые Рим все равно не удостаивал нас чести присылать. Как же мало в ту пору я еще знал о неписаных законах карьеры любого римского командира…Даже если речь шла о медицинской службе — армия есть армия.

***

Город ликовал. Яркой, шумной процессией, растянувшейся, наверное, на несколько миль, в Аквилею входили ведомые Марком Аврелием и Луцием Вером войска.

Настрадавшиеся от осады и униженные вынужденным бессилием римляне восторженно встречали победоносных воинов империи, одним видом своей доблести и мощи сеявших во множестве голов надежды на достойный реванш при преследовании отступавших северян. Не останавливаясь в городе дольше, чем требовалось для пополнения припасов, наевшиеся и отмытые в термах города войска через пару дней выступили по янтарному пути, рассчитывая освободить захваченные крепости Паннонии. Едва ли варвары успели бы хорошо укрепиться — необходимо было очистить провинцию и стабилизировать фронт.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище
Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище

Настоящее издание посвящено малоизученной теме – истории Строгановского Императорского художественно-промышленного училища в период с 1896 по 1917 г. и его последнему директору – академику Н.В. Глобе, эмигрировавшему из советской России в 1925 г. В сборник вошли статьи отечественных и зарубежных исследователей, рассматривающие личность Н. Глобы в широком контексте художественной жизни предреволюционной и послереволюционной России, а также русской эмиграции. Большинство материалов, архивных документов и фактов представлено и проанализировано впервые.Для искусствоведов, художников, преподавателей и историков отечественной культуры, для широкого круга читателей.

Георгий Фёдорович Коваленко , Коллектив авторов , Мария Терентьевна Майстровская , Протоиерей Николай Чернокрак , Сергей Николаевич Федунов , Татьяна Леонидовна Астраханцева , Юрий Ростиславович Савельев

Биографии и Мемуары / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное
Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
100 знаменитых анархистов и революционеров
100 знаменитых анархистов и революционеров

«Благими намерениями вымощена дорога в ад» – эта фраза всплывает, когда задумываешься о судьбах пламенных революционеров. Их жизненный путь поучителен, ведь революции очень часто «пожирают своих детей», а постреволюционная действительность далеко не всегда соответствует предреволюционным мечтаниям. В этой книге представлены биографии 100 знаменитых революционеров и анархистов начиная с XVII столетия и заканчивая ныне здравствующими. Это гении и злодеи, авантюристы и романтики революции, великие идеологи, сформировавшие духовный облик нашего мира, пацифисты, исключавшие насилие над человеком даже во имя мнимой свободы, диктаторы, террористы… Они все хотели создать новый мир и нового человека. Но… «революцию готовят идеалисты, делают фанатики, а плодами ее пользуются негодяи», – сказал Бисмарк. История не раз подтверждала верность этого афоризма.

Виктор Анатольевич Савченко

Биографии и Мемуары / Документальное