Тень Галена

Спустя много лет я плохо помню подробности этой долгой, тяжелой ночи. Поймав мандраж, я действовал решительно, смело, быстро, энергией своей восхищая и заряжая спутников. Сверхчеловеческими усилиями, к утру нам удалось, наладив целый канал по выносу раненых с поля доставить к стенами Аквилеи огромное число раненых. Воодушевившись нашими успехами и благородным безрассудством, гарнизонная стража Аквилеи подхватила наше дело, перевозя на лодках и поднимая раненых на стену в специальных люльках. Истекающие кровью, но все еще живые римляне попадали в валетудинарий. Та ночь была тяжелой и для тех, кто отказался участвовать в смелой вылазке — больше двух десятков ординарных медиков оперировали людей до самого рассвета и освобождать их от прямых обязанностей не стал бы уже никто из командиров.

Лишь раз моя жизнь подверглась серьезной опасности — незадолго до рассвета я едва не погиб, пытаясь приподнять постанывающего, раненого копьем в живот преторианца. Лежавший рядом с ним темный силуэт оказался живым и здоровым мародером, методично обиравшим мертвых и умирающих солдат. Когда, сидя на коленях перед бредящим преторианцем и пытаясь изловчиться приподнять его, я задел тело притворившегося мертвым мародера он, видимо решив, что избежать столкновения не удалось, бросился на меня. От неожиданности я даже не успел испугаться. В темноте мелькнуло лезвие и я, уворачиваясь от направленного мне в грудь удара, опрокинулся на спину, чувствительно ударившись о промерзшую землю. Мигом спустя, наклонившись надо мной, мародер вновь занес нож, чтобы уже наверняка вонзить его мне в сердце, но рефлекторно я ухватил его за рукава шерстяного облачения и, увлекая на себя, ударил подобранными к животу ногами.

Кончик лезвия уже коснулся моей груди, прорезав плащ с несколькими слоями теплых туник под ним и порвав мышцу. Волею богов зимние одежды погасили силу удара и ребра сдержали дальнейшее продвижение лезвия. Противник же, получив удар ногами, перевернулся в воздухе и полетел куда-то за меня, громко приземлившись на одного из мертвецов — гулко лязгнула броня.

Выиграв несколько мгновений, я ухватился за копье, лежащее рядом с преторианцем, которому собирался помочь перед нападением и, глядя на мигом вскочившего на ноги мародера, угрожающе замахнулся обретенным оружием.

Мне никогда не довелось узнать, кто это был — римлянин или варвар. Хочется верить, что варвар, ведь обирать павших в бою соотечественников… Нелегко опозорить себя большим бесчестием! Взвесив обстановку и иначе оценив перспективы зачинающегося боя, фигура трусливо развернулась и пустилась наутек, быстро исчезнув во мраке ночи. Умел бы я метко метать копья — непременно сделал бы это, но видимо, волею богов не мне суждено было прервать жизнь этого ублюдка.

Зажимая кровоточащую рану на груди, рассеченной клинком, только тогда я осознал, каким чудом выжил и, чувствуя, как обильно струится под одеждой горячая кровь, отступил к ближайшим капсариями, которые помогли и мне и раненому преторианцу добраться до стен города. Там, в валетудинарии, нас уже ждала спасительная медицинская помощь.

Ближе к рассвету, ординарный медик зашивал мою рассечённую грудь и я, сжав зубы и морщась от боли, думал только о том, что за одну ночь удалось сделать слишком мало.

В Аквилею удалось возвратить почти четыре сотни раненых римлян — большинство из них выжили. Но остальных ждала скорая смерть от холода и ран.

***

Уже на следующий день произошло именно то, что и следовало предвидеть. Добивая крохи все еще живых римлян, по местам недавнего сражения прокатились конники варваров, попутно грабя оставшееся после ночных мародёров добро. Но что было куда более неожиданным — к вечеру лагеря варваров, долгие месяцы окружавшие начавший голодать город, внезапно пришли в суетливое движение.

Ожидая внезапной осады, которую вожди, быть может в каком-то безумном предсказании своих шаманов запланировали на ночь, весь гарнизон Аквилеи немедленно подняли по тревоге. Мирные жители заперлись в своих домах и в инсулах, которых здесь было намного меньше, чем в Риме, но без которых ни один крупный город не смог бы уместить всех за спасительными стенами.

Туго перевязанный после недавнего ранения, уставший, я вышел из таблинума. Вместе с горами отчетов на испещрённых письменами свитках и неподъемной ношей долга достался он мне от Селина, но ни торжества, ни удовольствия от этой сомнительной привилегии я не чувствовал. Командование признало мою ночную затею полезной, но в остальном никто не спешил принимать в свои ряды человека, занявшего свой пост лишь стечением обстоятельств, не имея ни благородного сословия, ни знатного происхождения. Мне, впрочем, было все равно.

Поднявшись на стену, вместе с множеством легионеров и центурионов я наблюдал за происходящим движением в лагерях противника.