Тень Галена

Моя Латерия стояла тут же. С притворной робостью она поглядывала на меня и родных из-под опущенных ресниц, благочестиво улыбаясь. Такая юная, свежая, она пахла густым цветочным ароматом. Волосы блестели и струились по ее плечам. Расчесанные накануне свадьбы наконечником копья — символом Юноны, покровительницы брака, они обдавали меня волной аромата всякий раз, когда невеста поворачивалась.

Поверх нижней белой туники, спускавшейся моей невесте почти до самых щиколоток, праздничные одежды Латерии были оранжево-алыми. Утонченные, из самых дорогих материалов, которые смог достать мой старший брат, непостижимым образом они в одно и то же время подчеркивали стройность силуэта и скрывали слегка наметившийся животик моей любимой.

После короткого обряда жертвоприношения в храме, неотъемлемой и многовековой традиции, жрец-авгур[113], вместе с парой седовласых гаруспиков, определили наш брак весьма благоприятным, и мы, влюбленно глядя друг на друга, обменялись кольцами. Кожа Латерии была очень нежной — золотое кольцо легко скользнуло на ее тонкий, слегка влажный от волнения пальчик.

Счастливые, хотя и не все искренне, шумной толпой мы отправились пировать в роскошный дом Латериев. Вся фамилия их насчитывала, кажется, с пару десятков родственников и рабов. Со стороны же Гельвиев меня сопровождали оба моих брата — Луций и Гней, сестра Гельвия, которая весело и умилительно болтала со всеми без разбору, трое рабов, помогавших по дому и с делами, а также Тевтр, друг Галена, с которым мы, время от времени, виделись, сдружившись со времен моего приезда в Рим.

Возлежа в просторном триклинии мы вкушали множество блюд, но особенно мне запомнились вкуснейшие пирожные из теста, замешанного на вине и свином жире. Такие подают именно на свадьбах, так что несмотря на всю свою относительную простоту, приесться они едва ли могут. Хотя кто знает — не зря же шутил Сенека, высмеивая современные ему нравы, не ставшие с тех пор лучше, будто бы дамы уже завели привычку считать годы не по именам правящих консулов, а по собственным мужьям, меняющимся едва ли не столь же скоро.

Наш с Латерией брак, впрочем, был совершенно далек от какого бы то ни было расчета, которым можно было бы пренебречь. Не мысля свои отношения сквозь призму материальных интересов, в ту пору мы оба, с обожанием, растворялись во взглядах, искренне веря, что будем вместе всегда.

Триклиний был украшен роскошными мозаиками, изображавшими оливковые деревья и амфоры — с незапамятных времен, в среде римских торговцев хорошим тоном считается демонстрировать род своих занятий через отражение в искусстве и всевозможных изображениях внутри жилища.

Спустя несколько часов обильных возлияний лучшими винами и множества жирных, необычайно вкусных блюд, я потерял Латерию из вида. Казалось, она пропала. Зорко оглядев триклиний, в котором от разговоров и смеха десятков людей стоял тяжелый гул, я также не нашел взглядом пары гостей. Похищение невесты — излюбленная традиция. В начавшихся сумбурных поисках, изрядно набравшиеся гости сопровождали наше шествие малопристойными песенками и шуточками, разбрасывая орехи и иногда чувствительно попадая ими друг в друга.

— Талассию! Талассию! — громко кричали гости. Обычай этот шел с давних пор, когда, как говорится в легендах, одну из девиц, самую красивую и привлекательную, похитили сабиняне, люди некоего Талассия. Когда же с ней на руках они шли через совсем еще юный в ту пору Рим, многие спрашивали, кому несут красавицу. Рабы, опасаясь нападения, то и дело выкрикивали, что несут её Талассию.

Конечно, Латерия, вместе с громко смеющимися пьяными похитителями, обнаружилась прямо у нашего дома на Эсквилине и, легко подхватив стройную жену, на руках я внес ее в новый дом, приводя в род Гельвиев.

Обмотав дверной косяк заранее запасенной шерстью и смазав жиром и маслом — оливковым, конечно, Латерия ловко продолжила весь ритуал. По народным повериям считалось, что это оградит нас в первую ночь от происков злых духов. И, пусть я испытывал скептицизм практически ко всему подобному — неуместно было бы проявлять его на публике. Даже не имея смысла, многие обычаи были красивы и вполне искренне увлекали.

Я поднес своей новоиспеченной жене огонь и воду — бокал с водой и факел, конечно, а Латерия протянула мне в ответ три монеты. Одну я, вспоминая верный порядок действий, оставил себе, а две были пожертвованы божествам-покровителям семьи и дома — ларам[114].

— «Где ты Гай, там я, Гайя» — услышал я нежный голос Латерии, ласково произносящий эту древнюю, глубокую, словно заклинание фразу. Многочисленные гости, теснясь в атриуме, напротив входа в нашу первую семейную спальню, неотрывно смотрели на нас — кто с умилением, кто с восторгом, но немало было и тех, кто предпочел отвернуться, предпочитая рассматривать детали нехитрого интерьера дома Гельвиев. Пряча глаза, они старались не выдавать своего истинного отношения ко всему происходящему и не портить судьбоносный для двух молодых сердец момент.