Тень Химавата

– Да, только атман человека может достичь кевали, иначе говоря, состояния совершенства, а значит, обрести истинное познание всех вещей. Да, только он может обрести мокшу, полное освобождение от кармы. Но если ты придешь на луг на рассвете, то увидишь, как цветы поворачивают бутоны в сторону солнца, потому что они его чувствуют. А что управляет чувствами? Правильно – джива… Неважно, как называть духовное начало. Неважно, на что оно способно. Главное – что оно существует!

Гатаспа снова наклонился к ученикам.

– Под кармой джайны подразумевают материальную оболочку, которая привязывает душу человека к нечистому земному существованию. Они считают, что человек способен преодолеть эту привязанность самостоятельно, без помощи богов.

Брихаспатий чуть не задохнулся от возмущения. И снова вскочил.

– Ха! Атман! Джива!.. Чувствами управляет манас – ум, но только когда я бодрствую.

Услышав недоуменные возгласы философов, тут же пояснил:

– К примеру, я заснул в зарослях гибискуса, отнимающего у человека жизненные силы, так ведь я могу и не проснуться. Мой манас тоже спит, и, если бы атман существовал, разве позволил бы он телу умереть во время сна? Нет ни атмана, ни Брахмана, ни какой-то там дживы, есть только собственная природа любой вещи – свабхава.

Тут уже возмущенно выкрикнул джайн:

– Ты говоришь, что не можешь потрогать атман! А ты можешь потрогать свой манас?

Брихаспатий лишь отмахнулся.

– Нет, но я вижу плоды его работы.

Джайн продолжал спорить:

– Гибискус – это лишь сосуд, из которого в твое тело во время сна перелилось тончайшее вещество кармы. Джива – часть Брахмана. Так же, как глиняная фигурка является частью глины. Ее можно сравнить с огнем вот этого костра: если костер загасить, огонь в природе после этого не исчезнет, ибо каждый раз, когда ты выбиваешь искру из огнива, он возрождается, снова и снова.

Брихаспатий выкрикнул с места:

– Ты утверждаешь, что джива бессмертна?

– Да, ведь она растворена в Брахмане, а он вечен.

Картинно разведя руками, брихаспатий придал лицу выражение презрительного недоумения.

– Ха! Так это просто смешно! Разве в мире есть что-либо вечное? Если вот этот конкретный костер загасить, то огонь как раз и исчезнет на моих глазах. А другого огня я не вижу. Манас материален. Он исчезает с каждой смертью и возникает с каждым рождением. Материю порождает только материя. Крестьянин может сколько угодно представлять себе урожай, но ячмень не вырастет, пока он не закопает в землю зерна и не польет их водой. Думающий иначе – погряз в неведении.

Джайн вспыхнул от негодования.

Справившись с собой, заговорил назидательным тоном:

– Учение великого Джины Махавиры признает череду перерождений человека, за которыми по истечении восьми миллионов четырехсот тысяч махакальп последует конечное освобождение. Без индивидуального духовного начала, то есть дживы, тут не обойтись.

Санкхьяик устал от бессмысленной полемики, когда каждый уверен в своей правоте. Он обернулся к буддисту в оранжевом рупане, который сидел с отрешенным видом. Среди висящих на шее амулетов выделялась деревянная дощечка с нарисованным цветком арековой пальмы. Казалось, его не занимает происходящее.

– Но что нам скажет уважаемый гость из Матхуры?

Буддист открыл глаза и заговорил с достоинством, весомо чеканя слова, словно объяснял истину детям, ничего не понимающим в жизни:

– Человек представляет собой субстрат энергетических дхарм. Они объединены в скандхи и находятся в непрерывном колебании. Атмана нет, но индивидуальные качества человека передаются квазиперсоне, пудгале, посредством которой реализуется кармическая связь дхарм в промежутке между смертью и рождением…

Иешуа наклонился к Аполлонию, зашептал на ухо:

– Это буддист, самматий[134]. Когда-то самматии входили в школу ватсипутриев… Другие буддийские школы считают их еретиками и называют пудгалавадинами, иначе говоря, признающими доктрину пудгалы.

– Ты и это знаешь… – удивленно протянул тианец. – Откуда?

– Учился у них в Матхуре.

Санкхьяик, воспользовавшись правом ведущего собрание, прервал буддиста:

– Что есть пудгала, если не атман?

Тот на мгновение смутился, но тут же вышел из положения.

– Можно сказать, что это атман, а можно сказать, что и нет. Возможен и такой ответ: это и атман, и одновременно не атман. Но можно утверждать также, что это ни то, ни другое…

Джайн досадливо осадил его:

– Ты вертишься словно уж на сковородке! Хочешь превратить наш диспут в бессмысленную болтовню? Ты сейчас во всей красе демонстрируешь давно устаревший метод спора – локаяту, из-за которого в древности адживиков называли скользкими угрями. Не думаю, что ваш учитель, Будда Шакьямуни, оставил адептам столь бестолковое наследство.

Буддист, пытаясь сохранить лицо, заметил:

– Я лишь выражаю точку зрения своей школы. Будда был великим риши, но даже он не смог заглянуть настолько глубоко внутрь человека, чтобы среди скопления дхарм разглядеть пудгалу. Лишь великий Шарад-ватипутра узрел ее.

Санкхьяик встал. Выпрямившись и заложив руки за спину, он всем видом показывал, что пора прекращать прения.