Теоретическая и практическая конфликтология. Книга 1

В действительности безразличие для нас так же неестественно, как непереносимо состояние, когда мы не делаем выбора между двумя не вполне отчетливыми противоположными импульсами. То и другое – типичная опасность, которой угрожает нам жизнь в большом городе, и от обеих нас спасает антипатия – начальная стадия действенного антагонизма. Антипатия держит людей на расстоянии друг от друга; без нее городскую жизнь вести было бы невозможно. Более или менее выраженные антипатии, их смешения, ритм их возникновения и исчезновения, формы, в которых они проявляются, – все это вместе с собственно объединяющими мотивами составляет нераздельное единство жизни большого города; то, что непосредственно воспринимается в этой жизни как диссоциация, на поверку оказывается лишь одной из элементарных форм социализации.

Конечно, сами по себе отношения противостояния и борьбы не способны создать общества; они коррелируют с объединяющими энергиями и лишь вместе с ними образуют конкретное жизненное единство, группу. Однако они ничем не отличаются от прочих форм отношений, которые социология вычленяет из многообразия действительного бытия.

Ни любовь или разделение труда, ни дружба или объединяющая неприязнь к кому-то третьему, ни партийная принадлежность, ни порядок начальствования или подчинения не могут создать историческое единство или мало-мальски долго поддерживать его существование, если они господствуют в нем безраздельно. Но даже если такое единство имело бы место, внутри него было бы множество отчетливо различимых по форме отношений. Такова природа человеческих душ; даже в самых элементарных единствах они никогда не бывают связаны друг с другом лишь одной какой-то нитью, как ни стремится научный анализ специфицировать и фиксировать связующие силы.

Если взглянуть на дело с другой стороны, выходя за рамки поставленной проблемы, можно предположить, что всякое разложение межчеловеческих отношений на определенные составляющие – вещь чисто субъективная: связь между отдельными элементами общества может быть чем-то абсолютно единым, но это единство непостижимо для нашего разума. Чем богаче и насыщеннее отношения, чем более многообразным содержанием они живут, тем сильнее сознаем мы это мистическое единство, однако нам не остается ничего иного, как представлять его в виде равнодействующей множества разных взаимосвязанных энергий. Мы представляем, как эти энергии ограничивают и модифицируют друг друга, и приходим к более или менее целостной картине, которой объективная действительность достигла гораздо более простым и единым путем, к сожалению, недоступным для изучающего ее рассудка.

Это относится и к процессам, происходящим в отдельной душе. В каждый момент эти процессы настолько сложны, скрывают под собой такую полноту многообразных, порой противоречивых порывов, что любое описание их с помощью понятий нашей психологии неизбежно будет несовершенным и, строго говоря, ложным. К тому же любые два момента душевной жизни связаны между собой не одной, а множеством нитей. То, что аналитическая мысль предполагает о недоступном ей единстве души, – всего лишь образ, картина.

Многое, что мы представляем, как смешение разных чувств, как соединение многообразных побуждений, как конкуренцию противоречивых ощущений, само по себе абсолютно едино. Но у рассудка, строящего свои умозаключения задним числом, просто нет схемы для такого единства и ему приходится конструировать образ единой реальности в виде результирующей множества элементов.

Когда какие-то вещи одновременно притягивают нас и отталкивают, когда чей-то поступок одновременно обнаруживает благородные и низкие черты характера, когда в нашем чувстве к другому человеку присутствуют и уважение, и дружба, отеческие или материнские и одновременно эротические импульсы, или эстетическая и одновременно этическая оценка, – все эти вещи сами по себе, как действительные душевные явления, представляют собой нередко нечто абсолютно единое, но мы способны описать их лишь косвенно, через разные аналогии, сравнивая с предшествующими мотивами или последующими внешними проявлениями. Таким образом, нечто простое и единое мы представляем в виде целой симфонии многообразных душевных движений.