Теория четырех движений и всеобщих судеб. Проспект и анонс открытия

Такой способ существует: это самострахование купечества и страховка общественного организма от торговых злоупотреблений. Она устранит возможность банкротства, ажиотажа и подрыва кредита. Для этого надо, чтобы в торговом обращении участвовало в четыре раза меньше того количества дельцов и капиталов, которое оторвано ныне от производительного труда. Я не тороплюсь ознакомить с этим приемом, так как он относится к шестому периоду, в корне противоположному свободной конкуренции.

Продолжаю повествование о низких торговых проделках, о грабежах, которые вынуждают взять под подозрение всю нынешнюю систему торговли и искать способа обмена менее порочного, чем свобода конкуренции, которую правильнее было бы назвать конкуренцией анархической.

Я охарактеризовал лишь три вида банкротства; в своем трактате я дам серию из сорока двух видов, но для проспекта достаточно трех.

III Грабеж общества при помощи спекуляции

«Золото придает оттенок красоты даже безобразию».

Прекрасная иллюстрация к этому положению – поощрение и почет, оказываемые спекулянтам под эгидой современной философии, которая расценивает все на вес золота и льстит всем царящим порокам, чтобы скрыть свое бессилие их уничтожить.

Спекуляция – самое отвратительное из преступлений торговли, так как настигает всегда пострадавшую отрасль промышленности. Стоит обнаружиться нехватке пищевых продуктов или иных предметов потребления, как скупщики уже настораживаются, готовые обострить бедствие, захватить наличные запасы, наложить с помощью задатка свою руку на вновь ожидаемые продукты, изъять их из обращения, вдвое, втрое вздуть цены на них, своими маневрами усилить недостаток продуктов на рынке и посеять панику, неосновательность которой выясняется слишком поздно. Они играют в промышленности роль мародеров, устремляющихся на поле битвы, чтобы добить и обобрать раненых.

Престижу спекулянтов помогло то обстоятельство, что их преследовали якобинцы; из этой борьбы они вышли победителями; достаточно возвысить против них голос, чтобы в этом усмотрели отзвук якобинства. Но разве неизвестно, что якобинцы уничтожали людей всех классов, не различая меж честными людьми и разбойниками. Не послали ли они на эшафот Шометта[139] и Лавуазье[140] наравне с Эбертом[141] и Мальзербом[142]? Разве можно ставить их на одну доску только потому, что все они четверо в равной мере жертвы одной и той же крамольной партии? Неужели Эберт и Шометт – благодетели человечества только потому, что они, подобно Малезербу и Лавуазье, закланы якобинцами? Это относится и к спекулянтам и к биржевым игрокам: хотя их и преследовали враги порядка, тем не менее – они дезорганизаторы и хищники, грабящие честную промышленность.

Однако они нашли себе яростных поборников в категории ученых, именуемых экономистами; в наши дни скупка и ажиотаж в большом почете; на современном языке это именуется спекуляцией и банками, потому что называть вещи их собственными именами неудобно.

Как это ни странно, но при строе цивилизации прямые репрессии в отношении классов явно вредных, каков класс скупщиков, только усиливают зло: пищевые продукты начинают исчезать, в чем мы достаточно убедились в эпоху господства террора. На этом основании философы умозаключили, что торговцам надо предоставить свободу действия. Странный способ борьбы со злом – потворствовать недугу только потому, что противоядие от него нам неизвестно. Неизвестно – так надо искать, а пока что осудить эти грязные интриги, а не восхвалять их; следовало изыскивать способ уничтожения этих козней (социетарная конкуренция).