Все клонилось к такой развязке: дух ажиотажа завладел элитами мира; старое дворянство, разоренное и лишенное своих владений, ищет успокоения в торговых интригах. Потомки древних рыцарей наперебой друг перед другом обучаются спекуляции и приобщаются к биржевым махинациям, стремясь достигнуть в этой области того превосходства, которого достигали их предки в турнирах. Общественное мнение пресмыкается перед так называемыми дельцами; в столицах с ними разделяют власть министры; они ежедневно изобретают все новые способы взятия на откуп той или иной отрасли промышленности. Подчиняясь их влиянию, правительство невольно старается завладеть торговлей, заполоняя ее, участок за участком, стремясь к универсальной монополии; все прекрасные обещания обеспечить свободу торговли напоминают собой присягу пресловутых республиканцев, клятвенно заверявших нас в смертельной ненависти к королевской власти, на самом же деле только и мечтавших, как бы усесться на трон. Итак, мы быстрыми шагами шли навстречу коммерческому феодализму и четвертой фазе
Если хотите знать, как уйти от этого бича, ознакомьтесь с примечанием[161]
, которое представляет интерес лишь для торговцев. В нем указан единственный способ сохранения ими свободы, которая уже у края гибели. Администрация втайне негодует, видя, как они увиливают от налогов, тогда как в системе пропорциональной монополии, спасающей от откупа, они уплачивали бы пропорциональную долю налога.Итак, на протяжении одного и того же поколения, философы дважды совершили нелепость, заставив повернуть назад социальное движение: первый раз благодаря избытку политической свободы, которая в 1793 г. быстро привела Европу к варварству; второй раз – благодаря избытку свободы торговли, которая в наши дни быстро толкает нас по наклонной плоскости к феодальному строю. Таковы плачевные результаты доверия, оказываемого нами научным шарлатанам, единственной целью которых является провоцирование ученых споров, дающих им возможность существовать продажей своих книг. Философии необходимо было возвеличить какую-либо химеру взамен теологических бредней, ею развеянных; она приковала свое внимание к золотому тельцу – к торговле – и сделала ее объектом общественного культа и схоластических споров. Славу воспевают уже не музам и не их питомцам, а торговле и ее героям. Никто уже не пишет о мудрости, о добродетели, о морали; все это уже вышло из моды, устарело; фимиам воскуряется лишь торговле.