Теория литературы. Проблемы и результаты

Пародия предполагает комически демонстративный перенос в новое произведение структур какого-то старого произведения – или целого ряда старых, ведь структура легко абстрагируется от единичного воплощения; в этом смысле пародийный текст, в терминах Женетта, может быть нацелен не на другой текст, а на архитекст, только это не его собственный, а чужой архитекст, к которому он сам отказывается относиться. Функции такого иронического перепева предшественников могут быть разными, и насмешка не обязательно направляется на пародируемый текст как таковой: например, раннее стихотворение Некрасова «Колыбельная песня (Подражание Лермонтову)» метит не в недавно погибшего Лермонтова, а в другую, внелитературную мишень – коррумпированное чиновничество, объект некрасовской сатиры. Юрий Тынянов специально выделял такое «применение пародических форм к непародийной функции» и различал две функции одного и того же приема, пародийную (литературно-полемическую) и пародическую (не связанную с литературной полемикой)[480]. Пародийная функция включает текст в системную динамику литературной эволюции – пародия остраняет устаревшую, потерявшую ощутимость художественную форму и позволяет автору-пародисту отталкиваться от нее. Пародическая же функция лишена эволюционного смысла, хотя тоже включает в себя остранение литературного образца, заставляет ощутить условность пародируемой формы.

Геральдическая конструкция – это условный русский перевод французского выражения mise en abyme, взятого из геральдической терминологии: так называется воспроизведение геральдического щита на маленьком щитке поверх него, так что весь герб отражается сам в себе. В литературную критику этот термин ввел Андре Жид, сам применявший соответствующий прием в своем романе «Фальшивомонетчики» и повести «Топь»: в сюжете обоих произведений фигурирует некий текст под таким же заголовком, сочиняемый одним из героев и по некоторым признакам изоморфный тексту обрамляющему. Вообще, при внимательном прочтении почти любой вставной текст обнаруживает структурные аналогии с обрамляющим, и критики оправданно ищут в нем ключ к последнему: например, у Пушкина «татарская сказочка» Пугачева служит уменьшенной моделью, mise en abyme всей «Капитанской дочки». Геральдическая конструкция образует частный случай «текста в тексте», двухуровневой структуры, где вставной текст отличается большей мерой условности, чем обрамляющий[481]. Например, в «Дон Кихоте» «реалистическое» повествование о главном герое кажется менее условным, чем стилизованные вставные новеллы, и между этими внешним и внутренними текстами образуется семиотическое напряжение. Поскольку же они четко отделены друг от друга не только нарративными рамками, но и различиями в жанре, стиле и т. п., то зеркальное самоотражение целого текста в своей собственной части становится, в терминах Женетта, фактом своего рода внутренней гипертекстуальности: одна из частей текста выступает как самостоятельный текст, который может даже оторваться от целого и начать функционировать в культуре отдельно от рамочного текста; до тех пор, пока их связь вообще не забылась, они обладают значимыми перекличками.

В конце XX века для теоретической мысли наиболее важным оказался феномен не гипертекстуальности (внешней или внутренней), а интертекстуальности – то есть точечное, неупорядоченное взаимодействие текстов через отдельные цитаты, реминисценции, отсылки. Радикальную теорию такого процесса предложила, еще до Женетта, Юлия Кристева, и обычно именно ее понимание интертекстуальности имеют в виду, когда употребляют это слово.