Еще один возможный метод: перенести процессы исторической эволюции и интертекстуальности в предысторию литературного текста – в авантекст, как это называет уже рассмотренная выше (§ 17) генетическая критика. Черновики и промежуточные редакции произведения (а в дальнейшем и его эдиционная история – превращение рукописи в книгу и институционализация текста при выпуске стандартизированного тиража)[488] демонстрируют процесс его становления, часто происходящий независимо от сознательной воли автора, как спонтанное саморазвитие. Перекликаясь между собой и с другими, внешними текстами, элементы авантекста образуют неупорядоченную, ризоматическую структуру, которая, однако, подчинена эволюционному процессу выработки окончательного текста. Историческое движение литературы здесь сохраняет свою динамику, но уменьшается в масштабе, заключается в узкие, привычные филологам рамки писательского архива.
Наконец, новейшую программу изучения отношений между текстами выдвинули активно развивающиеся в последние годы цифровые гуманитарные науки (digital humanities). Это метод обследования больших текстуальных масс – по многу тысяч памятников, – ставший возможным благодаря современным информационным технологиям и быстро осуществляющемуся переводу документов прошлого (в частности, книжных фондов библиотек) в электронную форму. «Через несколько лет мы сможем совершать поиск практически по всем когда-либо напечатанным романам и выявлять закономерности в миллиардах предложений», – пишет итало-американский теоретик этого метода Франко Моретти[489]. Возможности такого «квантитативного формализма» определяются теми вопросами, которые наука сумеет задать поисковой машине, а также программными возможностями самой машины. Сравнительно легко получить электронную статистику длинных и коротких фраз или типичных грамматических структур, и при вдумчивом анализе она может быть вполне поучительной; ее уже изучал на материале небольших текстов Роман Якобсон в своей «грамматике поэзии» (см. § 23). Труднее создать программу, распознающую, скажем, сюжетные конфигурации, различные сети отношений между персонажами; сталкиваясь с такими проблемами, сам Ф. Моретти вынужден работать «вручную». В любом случае данный метод предполагает описание обширного материала по немногим стандартным параметрам и, как следствие, отказ от «пристального чтения» целостных текстов. Говорят, что книгой, лишенной указателя (индекса), невозможно пользоваться – ее приходится читать…; и наоборот, результатом цифровых гуманитарных штудий должно стать создание все более универсальных индексов художественной (и не только) литературы, дающих исследователю надежную и разнообразную информацию о множестве старых текстов без необходимости читать эти тексты. Мы уже видели на примере П. Байяра (§ 14), что такой технике умного не-чтения всерьез учат сегодня обычных читателей – или, скорее, все-таки пользователей – литературы; ее начинают осваивать в своей работе и профессионалы-филологи.
Применение количественно-статистических методов сближает историю литературы с новой формой историографии, выработанной французскими историками XX века из школы «Анналов»[490]: речь идет об исследовании так называемой долгой временной протяженности (la longue durée). Охватываемые этим понятием исторические процессы отличаются медленным и незаметным течением: в литературе это постепенная смена вкусов и традиций, которая редко выливается в открытые конфликты «старого» и «нового» и поэтому обычно проходит мимо внимания современников; ее может обнаружить только позднейший исследователь, обрабатывая свои big data и исходя из предположения о глобальной интертекстуальности, в которую они включены. В квантитативной литературной истории вновь выдвигается лозунг «истории без имен», она не обращает внимания на авторские интенции, уникальные факты диалога и полемики между текстами и писателями; их заменяют, словно в экономической истории, обезличенные и обычно не осознаваемые агентами обобщенные показатели литературного рынка.
Как и концепция «памяти жанра», такой метод признает исторически релевантными структурные сходства текстов, между которыми невозможно проследить генетические связи; как и теория перевода, он включает тексты в широкий контекст языковых культур, описывает массовый экспорт текстов и текстуальных структур из одной культуры в другую; как и генетическая критика, он учитывает огромный процент отбраковки литературы в ходе ее создания и распространения – на один окончательный текст произведения часто приходится множество отброшенных черновиков, а на одного признанного писателя-классика – множество его неудачливых, забытых соперников.