Настолько близко, что Мария видит радужные переливы на рыжеватых перьях, видит медный проблеск отраженного солнечного света. Это хищная птица, и размах ее крыльев должен быть не меньше размаха рук самой Марии. Вспоминается двуглавый орел, имперский символ, смотрящий одновременно на запад и на восток с вечно открытыми, вечно настороженными глазами.
С высоты башни Мария видит другую железнодорожную ветку, уходящую в сторону от главной, и пытается проследить за ней взглядом, но вскоре лес заглатывает рельсы. Этот путь был построен, когда компанией овладела грандиозная идея расширения, когда мечталось об исследовательских станциях и поездах, бороздящих Запустенье вдоль и попрек. Но вскоре линию забросили вместе с самой идеей, сочтя проект слишком рискованным.
– Вы когда-нибудь воображали, как едете по этой ветке? – спрашивает Мария, не отрываясь от окуляра.
– Стараюсь не воображать. Команда называет это Призрачной дорогой. Понимаю, звучит довольно напыщенно и компании такое название не по нраву, но, похоже, оно прижилось.
– Ну да, всем нам известны умозаключения Ростова об опасности воображения.
– Да-да, лучше думать как можно меньше. Конечно же, я стараюсь следовать этому совету.
От Марии всю жизнь ждали, что она тоже будет ему следовать – не думать слишком много, не приставать с вопросами. Не давать воли воображению.
Небо в отдалении закрывает тень, похожая на чернильное пятно. Оно движется, меняет форму, сжимаясь и разворачиваясь в воздухе. Судзуки бормочет по-японски что-то, звучащее как ругательство.
– Как красиво! – не сдерживает восторга Мария.
Птицы, сотни птиц. Нет, тысячи. Та одинокая птица, которую она видела в пустом небе, превращается в стремительную бурлящую массу, которая попеременно оборачивается то тенью, то драгоценным камнем, сверкающим радужными бликами.
– Так часто бывает? – спрашивает Мария.
Судзуки смотрит в другой телескоп:
– Мы и раньше наблюдали мурмурацию[3]
, довольно распространенное явление для этих мутаций, но не в таком масштабе.Мутация. Одна птица превращается в другую, меняет поведение, расцветку, размер. Что об этом говорится у Ростова? «Быстрые и географически локализованные трансформации». Невозможно оторвать глаз от этих птиц.
– Что она делает? То есть они.
Однако Мария уже не уверена, что это множество птиц, а не одна.
– Беспокоиться не о чем, – спешит ответить картограф, но тоже не отрывается от телескопа.
Мария уже сталкивалась с такой полной сосредоточенностью, когда заходила в мастерскую отца и замечала его воодушевление. Волна скорби наваливается с такой силой, что приходится вцепиться в телескоп, чтобы устоять на ногах.
Пульсирующая туча птиц прокатывается по небу, растягиваясь, сокращаясь, а затем падая, подобно капле воды, но тут же вновь раскрываясь, словно крылья бабочки. «Откуда эти птицы знают, как нужно двигаться? Словно ими управляет единый разум». Мария представляет себя летящей в этой туче с широко раскинутыми крыльями, двигающейся в танце, чей рисунок она понимает лишь отчасти.
В рубке темнеет. Во всех окнах появляются перья, глаза и острые клювы. Крылья хлещут по стеклу. Мария и Судзуки в самом сердце мурмурации.
– Отвернитесь скорее! – кричит Судзуки.
Его голос доносится будто издалека, а Мария не в силах отвести взгляд. Ярко-желтые глаза смотрят на нее, им нет числа, но всех направляет один разум, совершенно чуждый, неодолимый. Мария не может отвернуться, однако смутно осознает, что Судзуки встает перед ней и разводит руки, как будто обнимая, но не притрагиваясь к ней. Только ей не нужно, чтобы ее закрывали, она хочет видеть. Даже в этом мельтешении перьев и клювов она вспоминает слова отца: «Смотри внимательней». Мария уклоняется от охраняющих рук картографа и снова припадает к телескопу. А оттуда на нее смотрит единственный желтый глаз.
Где-то наверху раздается грохот, и птицы вихрем уносятся прочь, как будто башня была игрушкой, которую они подержали в когтях и бросили. Свет снова льется в окуляр, от пулеметной вышки в воздухе расплывается дым, а темная туча изгибается и вытягивается к северу. Мария чувствует на спине мужскую руку – Судзуки отодвигает ее от телескопа, его голос звенит в ушах, но она не понимает слов, не осознает вообще ничего, кроме этого глаза в окуляре. Кроме разума, наблюдающего за ней.
Люк в небо
В тот момент, когда появляются птицы, Вэйвэй и Елена крадутся за Воронами. Они пробовали проследить за капитаном, но подобраться к ней в запертой каюте оказалось трудно даже для Елены. Зато Вороны порхают от вагона к вагону. Они подслушивают за дверью, знают по именам всех пассажиров, не спускают глаз с команды. Куда ни пойди, повсюду звякают их пряжки и хлопают полы черных сюртуков.
Елена уже невзлюбила их. Сказала: «Они говорят не то, что думают, и выражение лиц не совпадает со словами». Вэйвэй и Елена застали Воронов, когда те брали себе больше воды, чем положено. И Вэйвэй пришлось остановить Елену, решившую было прокрасться в их каюту и украсть украденную воду, хотя ей самой очень этого хотелось.
– Почему ты их так называешь? – спрашивает Елена.