Территория чудовищ. Путеводитель для осторожных туристов

Рядом оживает громкоговоритель. Сквозь его хрипы пробивается голос капитана:

– Мы приближаемся к Русской Стене… Пожалуйста, сохраняйте спокойствие…

Стена

– Ну и уродина, – говорит Мария.

Серый камень как будто высасывает остатки света из неба, и без того тусклого; даже река рядом со стеной кажется мертвой.

– Ее строили для защиты, а не для красоты, – объясняет Судзуки.

Безжалостный лик Российской империи, мрачно охраняющей свои земли. Отгоняющей чудовищ. Последнее предупреждение тем, кто углубляется в Запустенье, покидая отеческие объятия царя: знайте, что порядок и безопасность останутся в прошлом. И предостережение тем, кто приближается с другой стороны: «Вам здесь не рады».

«Мы сами теперь чудовища», – думает Мария.

Вместе с Судзуки и Профессором она стоит в башне картографа. Судзуки все еще бледен, на лбу блестят капли пота, но он упорно не дает усадить себя в кресло.

– Я не собираюсь валиться с ног, – заявляет он.

– Недавно вы именно так и поступили, – произносит она с излишней резкостью.

Хмыкнув, Профессор отворачивается и принимается что-то рассматривать на телескопе.

– Вам было больно, когда дротик пронзил лишайник, – продолжает она. – И вам, и Вэйвэй.

– Со мной все в порядке, это не болезнь…

– Но она изнуряет вас, неужели не понимаете? Вы должны вернуться в изолятор, пока мы не добрались до станции «Бдение», пока вам не стало еще хуже.

Мысленно она видит отца, видит, как вода с песком вытекает из бесцветных глаз, и понимает, что не вынесет, если такое произойдет снова.

– Врач ничем не поможет.

И он прав. Что способен сделать врач? Нет, отцу было уже не спастись, но у Судзуки еще есть шанс.

– Позвольте мне посмотреть в телескоп, – просит Мария, не сводя глаз с картографа. – Если вы сказали правду и это прототип, то у меня есть последняя возможность увидеть все самой, прежде чем поезд доедет до Стены. Откройте его.

Озадаченный Профессор переводит взгляд с нее на Судзуки.

Судзуки отрицательно качает головой:

– Нет, вам нельзя.

– Почему? Разве он сломан? Вы сказали, что больше не хотите в него смотреть, но я-то хочу. Хочу увидеть то, что открылось благодаря мастерству моего отца: нити, вены… Позвольте же! Это самое малое, что вы можете для меня сделать.

Мария подходит к телескопу и сбрасывает чехол.

– Или хотя бы объясните, почему нельзя, – тверже повторяет она.

Мгновением позже он тихо отвечает:

– Полагаю, вы знаете.

Да, она знает. Все это время она думала только о кончине отца, но теперь вспоминает, как он прожил свои последние недели, как постоянно отворачивался от нее и закрывал дверь. Видит то, что он так старательно прятал.

– Когда я нашла отца… – начинает Мария, и слова грозят иссушить горло, но она заставляет себя говорить. – Когда я нашла его в то утро… на столе были капли воды, а на его щеках – песок. А глаза открытые, бесцветные. Как будто они превратились в стекло, а стекло снова стало водой и песком. Как будто он выплакал все, что осталось от его работы.

Мария боялась говорить это вслух, боялась, что хрупкие воспоминания растают в воздухе, унеся с собой и отца. И все же рассказывает Судзуки и Профессору, как вытерла стол, как закрыла отцу глаза, чтобы больше никто не увидел то, что видела она… И вдруг ощущает, как ноша падает с плеч.

– Я думала, что это зараза, болезнь Запустенья.

– А теперь? – встает Судзуки с кресла. – Что вы думаете теперь?

Она подходит к нему:

– Я думаю, когда вы смотрите через эти новые линзы, то видите не просто узоры, а изменения. Думаю, они изменили и вас.

Мария медленно поднимает рукав его рубашки, стараясь не касаться кожи. У нее спирает дыхание от собственной дерзости, от интимности этого действия. В наступившей тишине она слышит вздох Профессора, увидевшего рисунок на руке Судзуки.

– Я ведь права, да? – спрашивает Мария, отступая.

Картограф смотрит ей прямо в глаза.

– Это случилось во втором рейсе с применением нового телескопа, – говорит он. – Мы поняли, что оба меняемся – как будто ландшафт отпечатывается на наших телах. Я пытался это скрыть, но ваш отец сказал мне, что теперь видит иначе – призматически, так он это назвал. Сказал, что многое видит даже без телескопа, что это потрясающе. И невыносимо. – Сделав паузу, Судзуки продолжает: – Ваш отец считал, что это предупреждение, свидетельство нашей гордыни. Упрек в том, что мы перешли дозволенные границы. Нам не полагалось заглядывать так далеко. Очередное требование прекратить рейсы и навсегда закрыть железную дорогу. Мы заспорили. И последние слова, которые я сказал ему, были гневными.

Мария видит скорбь на лице картографа, и приходится собрать всю силу воли, чтобы указать на телескоп и заявить:

– Я хочу посмотреть. Хочу увидеть то, что видели вы оба.

– Нет, это слишком опасно. Как вы можете просить о таком после…