Читаем The Terraforming полностью

Мы не предполагаем, что описанный выше круговорот когнитивной абстракции и технологической автоматизации тяготеет исключительно к устойчивому равновесию или чему-то близкому к идеальным планам и чертежам. Технология программирует абстракцию и автоматизирует принятие решений различными способами, и хотя некоторые из них весьма долговечны (язык, календарь, формула и т. д.), жизнь других (определённое слово, событие, аромат и т. д.) может быть мимолётной. Даже краткосрочные формы могут преобразовывать миры, которые организуют, пока не будут вытеснены чем-то ещё. Порой технологии появляются, чтобы служить одной определенной цели, но по её выполнении обнаруживают, что цель совсем не та, чем нам казалась; более того – мир, в котором эта цель существует, тоже совсем не тот[48]. Некоторые из этих технологий, разработанные как узкопрофильные инструменты, продолжают передаваться из поколения в поколение, эволюционируя и специализируясь, потому что новые знания о мире, выявленные ими, стали нормой: первоначальное отчуждающее изумление перед ними давно забыто, и теперь кажется, будто так было всегда. Явленный мир – только один из множества возможных. Путь, по которому движется развитие технологии, впоследствии служит подкреплением конкретному проявлению. Такие пути – всегда одновременно и лекарство, и яд, причем часто в неравных пропорциях. Выражением тревоги по поводу новой технологии обычно становятся сообщения о пагубных последствиях и разрушительном потенциале, хотя корень беспокойства – не в возможном воздействии новой технологии, а в чём-то, обнаруженном ею и существовавшем всегда. Микроскопы не создают микробов, но теперь, зная об их существовании, мы никогда не сможем смотреть на мир по-прежнему. Такие непрошеные разоблачения выводят нас из душевного равновесия, особенно когда в некотором роде лишают предвидимо привилегированной позиции[49]. Многие предположительно революционные технологии четвёртой промышленной революции (искусственный интеллект, робототехника, синтетическая биология, машинное зрение и осязание, 3D-печать и т. д.) принесут как пользу, так и вред – и мы не всегда будем в силах указать, что есть что. Так или иначе, их более глубинное воздействие заключается в том, что они потребуют от нас выработки нового понимания наших отношений с миром. Основой здесь послужит непроизвольное открытие, которым мы обязаны этим технологиям, а именно: явления всегда автоматизировались друг другом[50].

Сборка и сплавление

Притом что упомянутые технологии, несомненно, могут реорганизовать личную и планетарную экономику новыми способами, их более долговременное воздействие, возможно, коренится в том, что они выявляют и что отнюдь не ново. Например, ИИ показывает, что интеллект – это эмерджентное свойство упорядоченной материи (включая неорганические минералы); робототехника показывает, что автономия – это следствие автоматизации принятия решения, а не её отсутствия; синтетическая биология показывает, что живая химия внутри нас так же изменчива, как и внешняя; машинное зрение показывает, что граница между восприятием и обработкой информации размыта и условна; нанотехнологии показывают, что периодическая таблица элементов – это просто интерфейс, вроде карты; 3D-печать показывает, что предыдущие методы промышленной сборки были слишком сильно привязаны к месту, и так далее. Города – это настоящие экосистемы, а настоящие экосистемы – это поле взаимной автоматизации, и постичь его до конца не помогут ни картезианство, ни анимизм. Дело не в том, что люди и технологии только теперь стали сливаться воедино как части нового кибернетического организма, а в том, что наш вид стал результатом совместной эволюции с её древними ландшафтами автоматизации. Так было всегда. Одни технологии показывают это с большей очевидностью, чем другие, но разве в таком контексте они становятся предметом обсуждений в Давосе? Конечно нет. Там вы услышите плоские притчи, живописующие непрерывное расширение возможностей постигающего самого себя человека, самодостаточных субъектов и обществ. Для понимания, которого нам необходимо достичь, изложение таких притч вслух хуже гробового молчания.

Коперниканский переворот в дизайне

Перейти на страницу:

Похожие книги

Лучшее в нас. Почему насилия в мире стало меньше
Лучшее в нас. Почему насилия в мире стало меньше

Сталкиваясь с бесконечным потоком новостей о войнах, преступности и терроризме, нетрудно поверить, что мы живем в самый страшный период в истории человечества.Но Стивен Пинкер показывает в своей удивительной и захватывающей книге, что на самом деле все обстоит ровно наоборот: на протяжении тысячелетий насилие сокращается, и мы, по всей вероятности, живем в самое мирное время за всю историю существования нашего вида.В прошлом войны, рабство, детоубийство, жестокое обращение с детьми, убийства, погромы, калечащие наказания, кровопролитные столкновения и проявления геноцида были обычным делом. Но в нашей с вами действительности Пинкер показывает (в том числе с помощью сотни с лишним графиков и карт), что все эти виды насилия значительно сократились и повсеместно все больше осуждаются обществом. Как это произошло?В этой революционной работе Пинкер исследует глубины человеческой природы и, сочетая историю с психологией, рисует удивительную картину мира, который все чаще отказывается от насилия. Автор помогает понять наши запутанные мотивы — внутренних демонов, которые склоняют нас к насилию, и добрых ангелов, указывающих противоположный путь, — а также проследить, как изменение условий жизни помогло нашим добрым ангелам взять верх.Развенчивая фаталистические мифы о том, что насилие — неотъемлемое свойство человеческой цивилизации, а время, в которое мы живем, проклято, эта смелая и задевающая за живое книга несомненно вызовет горячие споры и в кабинетах политиков и ученых, и в домах обычных читателей, поскольку она ставит под сомнение и изменяет наши взгляды на общество.

Стивен Пинкер

Обществознание, социология / Зарубежная публицистика / Документальное
Как мыслят леса
Как мыслят леса

В своей книге «Как мыслят леса: к антропологии по ту сторону человека» Эдуардо Кон (род. 1968), профессор-ассистент Университета Макгилл, лауреат премии Грегори Бэйтсона (2014), опирается на многолетний опыт этнографической работы среди народа руна, коренных жителей эквадорской части тропического леса Амазонии. Однако цель книги значительно шире этого этнографического контекста: она заключается в попытке показать, что аналитический взгляд современной социально-культурной антропологии во многом остается взглядом антропоцентричным и что такой подход необходимо подвергнуть критике. Книга призывает дисциплину расширить свой интеллектуальный горизонт за пределы того, что Кон называет ограниченными концепциями человеческой культуры и языка, и перейти к созданию «антропологии по ту сторону человека».

Эдуардо Кон

Обществознание, социология