The Terraforming

Метод коперниканского переворота необходимо применить повсеместно, в том числе и к философии дизайна. Здесь он берёт начало в тревожных и мутных последствиях нашего столетия, его обстоятельств, технологий и дедлайнов. На практике он смещает центр тяжести от идеи опыта к результатам, от пользователей к системам, от эстетики к доступности, от интуиции к закономерности, от целесообразности к идеалам. Его прямые последствия определяют самые основы дизайна, но ведь привычки так трудно менять. Сотни лет «человеко-ориентированного» проектирования, от «Витрувианского человека» да Винчи до пользовательского профиля в Facebook, оснастили нас массой полезных инструментов, но во многих серьёзных областях дизайн всё же излишне психологичен, индивидуализирован и антропоцентричен, при этом не так чтобы особенно гуманен. Человеко-ориентированное проектирование, возведённое в универсальный принцип[51], попутно породило мусорные полигоны товаров массового потребления, демагогию социальных сетей и нашу полную неспособность сформулировать собственные перспективы, не прибегая к ограничивающим клише. Именем всё возрастающей человеческой жажды плодородия мы создали пустыню. Максимальное удобство пользования достигнуто в ущерб поиску более глубокого смысла. Коперниканский сдвиг в философии дизайна включает в себя отход от человеко-ориентированного проектирования к более полному пониманию принципов проектирования человека и мира. Я говорю не о каких-то трансгуманистических методах, но о том, что дизайн физической среды – больше чем просто наращивание количества и комбинирование определенных предметов, действующих сил и форм. Беатрис Коломина и Марк Уигли в своей краткой археологии истории дизайна писали, что практика дизайна по сути дела всегда сводится к проектированию самого человека посредством организации его экзоскелетов, остаточных изображений и обезболивающих[52].

Искусственно непредопределяемое

Коперниканский сдвиг подразумевает искусственность проектирования, но не преувеличенное чувство его превосходства. Он не предполагает задачи «вернуть технологии под контроль», потому как среди прочего технологии никогда и не были нам подконтрольны. В этом смысле технологический детерминизм, как и социальный редукционизм, выглядят устаревшими. Последний свойственен критике, чей анализ технологий ограничивается выявлением былых человеческих взаимоотношений, выступающих источником этих технологий и их вечным преследователем. Взгляд на технологию как на простой «социоморфный» артефакт, отражающий условия собственного проявления, подчас выступает своеобразным защитным механизмом, с помощью которого мы вновь ставим себя в центр истории, тогда как последствия открытия технологии свидетельствуют об обратном. С этой точки зрения можно сказать, что машина, бросающая вызов нашему представлению о себе, – порождение нашей истории. Что бы та ни показывала, она по-прежнему наше зеркало! Редуктивный социальный детерминизм – распространённый вариант антропоцентризма, и он же парадоксальным образом мешает нашему приятию искусственного, даже когда мы в силах разглядеть отпечатки своих же пальцев, следы собственной деятельности повсюду.

Консервативный гуманист готов поспешно заключить, что культура может выйти из центральной позиции надзорной власти над подчиненным механизмом при помощи либо грубого технологического детерминизма, либо релятивистского витализма[53]. Иногда подобный консерватизм проистекает из явной или скрытой антисекулярности, обожествляющей природу антропоцентричной власти, и/или прочных социальных и культурных конструктов, что лежат в основе онтологического эгалитаризма. С точки зрения первой, технологии должны быть органическим отражением культурных традиций, но после модернизма этот порядок нарушен и его следует восстановить. Согласно вторым, технологии могут быть исключительно вместилищем человеческого дискурса, космологии, власти и знания, и только на этих условиях технологии должны быть защищаемы. Но при проектировании социально-технических комплексов планетарного масштаба планировать – значит направлять межэволюционную динамику так называемых общества и технологий по искусственно скоординированному пути, не ставя при этом одну часть простого уравнения в зависимость от определения другой.

Не только планируемая нами экология и экономика трансформируются с помощью старых или новых технологий, отражающих человеческие устремления, но и технологии эти открываются заново, обновляются и трансформируются своим чередом. В этом смысле альтернативное планетарное устройство будущего состоит из геоэкономики, которая есть геополитика, которая есть геотехнология, которая сама по себе – геофизический процесс, так что экономика и физика неизбежно переплетены между собой. Говоря иначе, здесь есть только отношения детерминации, но сами они искусственно неопределимы.

Критика культуры