Проблема действительно очень серьёзная: в информационном обществе крупнейшими держателями релевантных данных оказываются рекламные платформы, подотчётные акционерам, и/или авторитарные государства. Этим обусловлен вред, который могут наносить подобные организации, пользуясь своей безграничной властью, – включая вред, присущий их очевидным бизнес-моделям и политическим функциям. Этим же обусловлено отсутствие необходимых и позитивных программ, которые могли быть разработаны, достигнуты и стали бы нормой, будь бразды правления в руках других институций. Во многих демократических странах такие платформы оформлены в рекламные и креативные агентства, тогда как в альтернативном недавнем прошлом они могли быть некоторым образом публичными. Каким именно образом? Из-за ограниченности нашего лексикона нелегко дать определения других потенциальных типологий, помимо государственной или корпоративной, и даже это само по себе показывает, насколько бедна наша политическая теория. И всё же, когда единственно важным вопросом оказывается неприкосновенность частной жизни граждан, такое видение куда более ограниченно и узко, чем хочет казаться. Не приходится сомневаться, что неприкосновенность частной жизни позволяет функционировать многим важным социальным системам, что конфиденциальность очевидно имеет реальные и не подлежащие обсуждению преимущества для всех, однако проблема заключается ровно в том факте, что борьба за доступ и защиту персональной информации сегодня вообще идёт. Отдельный человек не должен быть центром геотехники/геоэкономики так же, как и центром мира. Коперниканский поворот необходим нам и здесь. Механизмы самого алгоритмического управления должны быть существенно менее антропоцентричными, в меньшей степени служить индивидуальным желаниям и нуждам, гораздо меньше заниматься микроуправлением человеческой культурой. Предметом и целью их проекта должна стать материальная трансформация планетарной биохимии и региональных экосистем, включая города, жизнеспособная экологическая гетерогенность – как заданная, так и искусственная. И не только.
Политические элиты одобряют правовую теорию «синдрома целевой личности»[68]
За проблемой ошибочного определения роли и значимости персональной информации в рамках алгоритмического управления замаячила, быть может, ещё более глубокая – как эта роль персональных данных отдельного пользователя вообще стала основной задачей проектирования. Некоторые из мудрых критиков удвоили, утроили ставки.
В ряде трудов, разоблачающих надзорный капитализм, можно почерпнуть интересные и важные общие представления о том, как личная информация, индивидуальные профили формируют фундамент непрозрачных прогностических рынков, будто бы запирающих пользователей в королевствах кривых зеркал, настроенных на непосредственную реакцию – от манипуляций потребителями и их желаниями до полицейского контроля в режиме реального времени. Печально, что вычисления планетарного масштаба работают именно с этим. Во многих из разоблачительных работ, написанных, в частности, профессорами Гарвардской школы права, наряду с заботой о таком использовании технологий ощущается ещё более сильное беспокойство из-за того, что вычислительные платформы организуют общество, в котором официальные правовые политические субъекты приписывают себе исключительное право[69]
. Не могу отделаться от чувства, что именно такой точки зрения и следовало ожидать от юридического факультета Гарвардского университета.Поскольку юридический суверенитет проигрывает фактическому суверенитету платформы, поскольку закон проигрывает технологиям и слова проигрывают цифрам, отчего не ожидать, что старейший американский правовой институт мобилизуется на защиту всего официального, либерального, правового, индивидуального и священного в этом контрактном скандале «пользовательского соглашения»? Допустим, они скажут: «Тысяча чертей, формировать принципы суверенитета должны юристы, а не сама инфраструктура; та должна просто отражать первоначальный смысл, санкционирующий её». Ведь именно такую внутреннюю политику и должен, по нашим предположениям, предлагать культурный центр атлантического правового дискурса. Эта теория правовых элит чрезмерно индивидуализирует данные, она прямо согласуется с популистскими протестами. Вместо того чтобы разворачивать механизм в его движении от индивидуализации в верную сторону, она подкрепляет ту базовую логику, которую якобы критикует.
Слежка и инфляция