Титан (The Titan)

As in the days of old, she was constantly puzzled by his persistent evenings out and his sudden appearances and disappearances.	Как и прежде, она в одиночестве проводила вечера, а он внезапно появлялся и так же внезапно исчезал.
Yet, determine as she might, rage secretly or openly as she would, she could not cure herself of the infection of Cowperwood, the lure that surrounded and substantiated a mind and spirit far greater than any other she had ever known.	Но сколько бы ни злилась на него Эйлин - в душе или бурно, открыто, - какие бы ни принимала решения, она не могла излечиться от своего чувства к этому человеку, который, как ей казалось, превосходил всех силой ума и характера.
Neither honor, virtue, consistent charity, nor sympathy was there, but only a gay, foamy, unterrified sufficiency and a creative, constructive sense of beauty that, like sunlit spray, glowing with all the irradiative glories of the morning, danced and fled, spun driftwise over a heavy sea of circumstance.	Ни благородство, ни добродетель, ни милосердие или сострадание не принадлежали к числу его достоинств, но он покорял ее своей веселой, кипучей, непоколебимой самоуверенностью и упорным, деятельным стремлением к красоте, которая, словно солнечный луч, заставляет искриться и сверкать мутные воды житейского моря.
Life, however dark and somber, could never apparently cloud his soul.	Жизнь со всем, что в ней есть темного и мрачного, не могла, как видно, омрачить его душу.
Brooding and idling in the wonder palace of his construction, Aileen could see what he was like.	Погруженная в свои думы, Эйлин праздно бродила по созданному им чудесному дворцу и, казалось, вновь познавала Каупервуда.
The silver fountain in the court of orchids, the peach-like glow of the pink marble chamber, with its birds and flowers, the serried brilliance of his amazing art-collections were all like him, were really the color of his soul.	Серебряный фонтан во внутреннем дворике, усаженном орхидеями, мраморные стены, струившие розовое сияние, диковинные заморские птицы и ряд великолепных полотен в огромной картинной галерее - все это было частью его самого, отражением его беспокойной души.
To think that after all she was not the one to bind him to subjection, to hold him by golden yet steely threads of fancy to the hem of her garment!	И горько было думать Эйлин, что она потеряла этого человека, потеряла после всего, что связывало их когда-то, не сумела навеки приковать его золотыми и крепкими цепями страсти к подолу своего платья!
To think that he should no longer walk, a slave of his desire, behind the chariot of her spiritual and physical superiority.	Горько думать, что он уже не побредет рабом своего желания за победной колесницею ее любви и красоты.
Yet she could not give up.	И все же Эйлин не могла и не хотела отказаться от него.
By this time Cowperwood had managed through infinite tact and a stoic disregard of his own aches and pains to re-establish at least a temporary working arrangement with the Carter household.	Меж тем Каупервуд, проявив ни с чем не сравнимую выдержку, такт и стоическое пренебрежение к уколам самолюбия, сумел в конце концов восстановить, хотя бы на время, прежние материальные взаимоотношения с семейством Картеров.
To Mrs. Carter he was still a Heaven-sent son of light.	Для миссис Картер он был, как и раньше, посланцем небес.
Actually in a mournful way she pleaded for Cowperwood, vouching for his disinterestedness and long-standing generosity.	Со слезами на глазах она молила дочь снизойти к просьбе Каупервуда, ручалась за его бескорыстие, указывала на его многолетнюю щедрость.