Токей Ито

Тайны, отверзните уста!
Великое Солнце, светящее на Луне,
Большая Медведица, мать наша, изреки истину!
Я сын твой,
Я достиг старости,
Ты скрываешься от меня.
Приди, изреки истину
И не гневайся более на своих сыновей…
Мои очи объемлет тьма,
Длани мои ослабли,
Но я все еще храню ваши тайны.
Возвращайтесь ко мне,
Подобно тому как мы вернулись
В ваши леса и горы!
Мертвые восстают,
И я внемлю реву бизонов.
Бизоны и мертвые
Возвращаются к нам…

Ритмичные удары барабана, сопровождавшие шаманское камлание, замедлились. Хавандшита поднял взгляд. Глаза его сверкали в зеленоватом мерцании рогов и дланей.

Вождь и шаман вступили в безмолвный поединок, единственным оружием в котором служила их воля.

Наконец шаман нарушил молчание:

– Зачем ты пришел ко мне, Токей Ито, сын Маттотаупы?

– Меня призвал твой барабан.

– Тебя призвали духи.

– Что они говорят тебе?

Хавандшита ответил не сразу. В шатре воцарилось зловещее, жуткое безмолвие. В конце концов Хавандшита заговорил:

– Большая Медведица хранит молчание, она гневается.

– На кого?

Шаман вытянул тощую шею, приблизив лицо к вождю, и воздел дряхлую руку:

– На тебя!

– Чего ты требуешь от меня?

– Сыновьям потребно слово их Великой Матери. Принеси же нам ее слово!

– Где мне обрести его?

– Во мраке горы, в недрах земли… обитает она.

Казалось, будто Хавандшите внушают страх его собственные слова.

– Когда ты пошлешь меня на поиски?

– На седьмую ночь… без оружия.

– Я повинуюсь. Твой барабан замолчал?

– Он будет безмолвствовать, пока не вернутся мертвые и бизоны.

Шаман воздел свой деревянный посох; один бок его был черен, другой сиял. Беззвучно качнул он несколько раз своим посохом в воздухе, творя какой-то таинственный магический обряд.

Токей Ито не шевелился, он без страха сидел на своем месте, пока шаман не опустил посох наземь.

Тогда вождь покинул Священный вигвам. Он снова отправился е себе.

Все, кого разбудила барабанная дробь, еще долго прислушивались, но все было тихо. Ни один удар барабана не огласил более индейский лагерь.

«Мертвые и бизоны никогда не вернутся», – произнес Токей Ито, обращаясь к себе самому. Почему он промолвил эти слова, никто никогда не узнал. А еще никто никогда не узнал, что произошло в Священном вигваме.

Проснувшись, Хапеда и Часке и не догадывались, что проспали не только целую ночь, но и весь следующий день и что уже снова наступил вечер. Над ними склонилось лицо улыбающейся Унчиды.

– Пора вставать! Вы проспали медвежью пляску.

– Вот досада! – недовольно протянул Хапеда.

Он ни за что не хотел пропустить медвежью пляску, которую исполняли, чтобы умилостивить дух медведя. Медвежья пляска представляла собой таинственное и любопытное зрелище: мужчины, облачившись в медвежьи шкуры, изображали медведей, подражая их неуклюжим движениям, и переговаривались на медвежьем языке, как можно точнее повторяя рык и урчанье этих зверей.

Искупавшись в реке и причесавшись, мальчики подсели к своему отцу и к Унчиде. В вигваме снова воцарился полумрак. Перед Унчидой возвышалась горка деревяшек, из которых она вырезала древки стрел. Хапеда и Часке взялись за свои ножи и стали ей помогать. Изготавливать наконечники стрел из кости или камня входило в обязанности мужчин. Наконечники охотничьих стрел прочно приматывались жилами к древку, чтобы легче было извлечь стрелу из тела убитого животного, а потом использовать снова. Для войны же предназначались стрелы с неплотно сидящими наконечниками, снабженными зубцами, чтобы глубже застревали в теле жертвы.

– Завтра расставьте силки на ворон, – велела Унчида, – нам нужно оперение для стрел.

Мальчики кивнули, продолжая усердно вырезать стрелы, пока не стемнеет окончательно.

– С этими стрелами пойдете потом на медведя, – пошутила Унчида.

– Я не такой дурак, – откликнулся Хапеда. – Медведя так просто не убьешь, тут без ружья не обойтись. – Мальчик заметил, что отец его лежит с открытыми глазами, прислушиваясь к разговору. – Но может быть, в этих Лесистых горах водится много медведей и наши воины добудут нам еще.

– Ты так думаешь? – спросил Четансапа.

– Да, я так думаю. – Хапеда был в этом совершенно уверен. – Здесь, в горах, найдется немало берлог, чтобы впасть в спячку.

– Да ведь они не спят, они влезают на деревья, – вставила Унчида.

– Ты что же, думаешь, я вроде маленькой девчонки, совсем ничего не знаю? – обиделся Хапеда. – Медведь спал, но потом проголодался, и голод выгнал его из берлоги. Само собой, он нас почуял, взобрался на дерево и стал за нами следить, он ведь умный, не хуже настоящего разведчика.

По-видимому, Четансапу удовлетворило это объяснение.

– А может быть, он спал высоко в горах в пещере, – предположил мальчик.

– В какой такой пещере?