Токей Ито

Опираясь подбородком на руку, наблюдал Четансапа за игрой лунного света и теней. Он явственно мог различить детали местности, облика людей и животных. Месяц сиял так ярко, что можно было даже распознать цвета. Некоторые собаки черноногих облаивали койота, который издалека тявкал на них, демонстрируя свою храбрость. Лошади уже начинали подремывать, пасся один только Белый, пока не утоливший голода.

Черный Сокол ожидал возвращения молодого вождя сиксиков. Он был убежден, что черноногий вернется и попытается, по крайней мере, поговорить со своими людьми и дать распоряжения, как себя вести. Четансапа заметил, что девица Ситопанаки устроилась в заднем, наиболее удаленном от дакота ряду своих соплеменников. Она тоже ожидала, что Горный Гром вернется, и выбрала такое место, чтобы брату легче было тайно пробраться в лагерь. Пока месяц еще светил на небе, он не мог этого сделать. Однако в полной темноте он, пожалуй, отважится проникнуть в стан дакота. Девушка склонилась над телом мальчика, лежащим у нее на коленях. Она так походила на Уинону, что ее можно было принять за сестру Токей Ито.

Около полуночи Бобр сменил Воронов, стоявших на часах. Молодые воины подошли к лошади, на спине которой лежало тело их отца, и сели рядом. Псы черноногих свернулись клубком. Сбившись в стайку, теснились женщины и дети черноногих; вырвавшись из плена от Длинных Ножей, они теперь попали в плен к дакота. Они не осмеливались пропеть плач по своим погибшим. Однако окрестности оглашала тихая песнь, которую затянули Вороны в знак скорби по отцу.

В лунном свете Четансапа заметил человека, издалека приближавшегося к индейскому лагерю по прерии. Поднявшись на гребень одного холма, он стал различим особенно явно, а затем опять исчез в ближайшей лощине. Наблюдатель уже понял, что перед ним индеец. Он подтянул к себе ружье. Когда человек, освещенный луной, подойдет ближе, то станет отличной целью. Четансапа узнал его.

Это явился в стан дакота Горный Гром.

Он не пытался скрыться, и потому Четансапа не стал ему препятствовать.

Вдруг проснулись псы, почуявшие хозяина. Сбившихся в стайку женщин и девиц на миг охватило волнение, словно внезапный порыв ветра всколыхнул волну. Спустя мгновение они опять затихли и замерли, казалось, совершенно безучастно, и только шепот, когда они стали успокаивать проснувшихся детей, свидетельствовал, что они не заснули снова.

Черный Сокол не сдвинулся со своего места. Не пошевелился он, и когда Горный Гром показался на краю низины. Враг застыл, словно бы ожидая, что будет дальше. Четансапа не стал ему мешать: пусть себе стоит и ждет. Ночью вражеский вождь казался еще выше, чем днем.

Все мужчины пробудились и обратили свои взоры на сиксика. Кони забеспокоились и подняли головы. На вершине холма Четансапа заметил ствол ружья, которое Бобр направил на приближающегося врага.

Черноногий долго выдерживал этот поединок воли. Убедившись, что противник не удостоил его вниманием и не пожелал выйти ему навстречу, он сдвинулся с места. Он обошел стайку женщин и детей, даже не взглянув на них, и направился к своим плененным воинам. Связанные лассо по рукам и ногам, лежали они на траве между костром и местом, где сидел Четансапа. Дакота почти не поворачивал головы в его сторону, однако ни одно движение, ни один жест Горного Грома не ускользали от его внимания.

Сиксик остановился. Правой рукой с бессильно свисающей вывихнутой кистью он подал знак своим воинам. Шеф-де-Лу неотрывно следил за ним, держа наготове револьвер.

Мальчик из числа черноногих встал и подошел к своему вождю. Черный Сокол заметил, как губы у вождя шевельнулись; мальчик, глядя на него снизу вверх, считывал его слова по губам. Четансапа и сам не знал, почему безучастно глядит на врагов. Он весь напрягся и замер в ожидании чего-то смутного и неопределенного.

Казалось, мальчик получил какое-то указание. Он заполз под покрывало, под которым еще тлели последние уголья, достал оттуда пучок веточек и раздул на них пламя, тотчас же ярко вспыхнувшее. Тем временем Горный Гром опустился на землю. Он сел спиной к обоим пленникам и лицом к Четансапе. Он сложил руки крест-накрест, правое запястье поверх левого, словно связанный, и оставался в этой позе, пока мальчик не подошел к нему и не положил на его обнаженное плечо пучок горящих веток.

Мальчик вернулся к женщинам, а сиксик сидел не шелохнувшись, словно это горит не его плоть. Тем самым он объявил мужчинам, которые не понимали его языка, что сдается в плен и что хочет умереть в муках, как пристало воину. Тихо запел он предсмертную песнь.

«Хи-йе-хи-йе-хай-йо…»

Теперь он стремился только снискать славу человека, который сумел умереть без страха.

Четансапа поглядел на него. Восьмилетним мальчиком дакота уже садился у очага и брал в руку горящие щепки, чтобы научиться терпеть боль. Он знал, что хотел выдержать Горный Гром. Ни один мускул не дрогнул в лице человека, безумная гордость которого побеждала любое страдание.

Четансапа встал и направился мимо пленников и мимо огня к лошадям.